Пути в незнаемое

— Ничего! — утешает Скачков. — Оставим это на весну. Говорят, Каменная степь — как Арктика, — раз побываешь, снова тянет. А сейчас скажите мне вот что. Недавно в Москве вышел однотомник Кафки. У нас его не издавали, но говорят о нем давно. Вам удалось достать, прочесть?

— Удалось, Игорь Александрович.

Литература… А мне так хочется узнать о будущих весенних исследованиях на «лесополосных» полях, о юбилее Каменной степи. Ей в июне 1967 года семьдесят пять лет. Ну да ладно — пока поговорим о Кафке, а там Скачков мне и про опыты и про юбилей расскажет. До Воронежа далеко. Времени хватит!

Каменная степь — Москва,

октябрь 1966 — февраль 1967.

Дмитрий Сухарев Монстры Секея

О первых прикосновениях к мозгу осталось от благословенных студенческих лет воспоминание.

Был такой предмет: анатомия нервной системы. Едва группа рассаживалась, из боковой комнатушки появлялся старый-престарый служитель. В его руках, на облупленном подносе, горкой лежали людские мозги.

Остроумцы поговаривали, будто дед втихомолку мозгами и питается. Хула несуразная — в них же формалин, яд! Посматривая на поднос с бескорыстной лаской, дед кротко семенил вдоль столов, выдавая каждому из нас по одному мозгу.

Таинства не было. Высочайшее творение природы, предел, которого она достигла в неутомимом труде совершенствования, лежал перед тобой на тарелке, распространяя запах вокзальной курицы.

— Дай взгляну, — сказал, если помните, Гамлет. — Бедный Йорик!.. Где теперь твои каламбуры, твои смешные выходки, твои куплеты?

Череп, вид черепа вызвал у принца горестные размышления о бренности живого. Хотел бы я знать, что сказал бы принц, получив на тарелке мозг бедняги Йорика. Ну, взгляните, принц, дорогой! Не костный короб, не прах, не тлен, а — мозг! Субстанция, в которой рождались каламбуры и куплеты королевского скомороха. Вот он, лежит на тарелке — и что? Можете крутить его, и нюхать, и заучивать названия извилин — и что, понятно?

Мыслимо ли, что эта штуковина, этот кус фигурного мыла делал Йорика Йориком?

Однако так оно и есть.

Омываемый живой и теплой кровью, мозг, когда он на своем месте, умеет не только каламбурить — находится работа поважней. Надо поддерживать в величайшем и строгом согласии части нашего тела. Приводить их работу в соответствие с тем, что творится вне нас, в окружающем мире. Наконец, самый этот внешний мир менять и совершенствовать, когда он недостаточно хорош. Воистину, мозг — венец природы, но, сколько его ни рассматривай, понять ничего не поймешь. А — хочется!

Вот и выискивает изобретательная наука всякие к мозгу подходы.

Скажем, так: перерезают нервные пути, связывающие одну часть мозга с другой, и смотрят: что изменится. Старый способ, ему уже несколько столетий, но он полезен и сейчас.

Можно подойти к мозгу с другого конца. Изучать нервные и психические расстройства у больных людей, а после смерти человека сопоставить клиническую картину с картиной поражения мозга. И этот способ давно уже дает богатую пищу для рассуждений и выводов.

Есть подход, называемый «сравнительным», — когда сравнивают нервные системы разных животных. Один зверь обладает прекрасным зрением, зато у другого великолепное обоняние. Как отражено это различие в строении их мозга?

Есть электрофизиологический подход, когда за работой мозга следят по электрическим сигналам, сопровождающим деятельность нервных клеток.

И когда из радиотехнических деталей собирают схемы, модели, в которых пытаются воспроизвести какие-то свойства мозга, — тоже подкапываются под его секреты.

Множество подходов, с разных сторон, с разным успехом. Каждый подход — это люди, лаборатории, научные школы, своя литература. Иногда подход разрастается в целую отрасль науки, особую дисциплину. Невропатология, сравнительная нейрология, нейрохимия, нейрогистология, нейрофизиология. У каждой из них свои приемы, свои методы, а устремление одно — мозг.

В старинном венгерском городе Печ работает исследователь, который применяет оригинальный, необычный подход к познанию мозга. Секей (а зовут его Дьёрдь Сёкей) анализирует устройство нервной системы на искусственных моделях. Но моделирование нервной системы — вовсе не оригинальный метод, специалисты-кибернетики занимаются этим во многих странах, разве не так?

У Секея модели не такие, как у всех. Он конструирует их не из транзисторов и сопротивлений, а из деталей, взятых у природы, — из кусочков мозга и прочего подсобного материала.

Это кажется невероятным.

Каким бы мастерством ни обладал экспериментатор, как бы он ни владел хирургической техникой, все его попытки скроить искусственный мозг натолкнутся на упорное сопротивление самого материала. Клетка — не лампа, к ней проводок не подпаяешь. Можно еще прервать связи между нейронами в мозге, но как заставить их вступать в новые, необычные связи?