Пути в незнаемое

…Разве мог он подумать тогда, что одиннадцать молодых людей, способных, любящих физику, подающих надежды, сыграют в его жизни роль не менее важную, чем Эренфест? Он собрал их со скромным намерением разобрать литературу по тем вопросам, какими они занимались. «Это будет одинаково полезно и мне и ученикам», — написал он осенью шестнадцатого года.

А лет сорок спустя он писал:

«В 1916 году я проводил семинар, в котором разбирался вопрос о природе сил, удерживающих электроны в металле…

Каждый участник выдвигал свое объяснение и обосновывал его.

1) Я. И. Френкель развил… представления, которые затем легли в основу теории Френкеля.

2) Н. Н. Семенов… развивая свои идеи, создал новый важный раздел химии — химическую физику.

3) П. И. Лукирский заинтересовался вопросами, которые определили направление его дальнейшей деятельности, за которые Лукирский был избран в число академиков…»

«Это был самый замечательный семинар, который мне вообще довелось видеть, и ни один семинар не дал мне больше, чем этот…» — вспоминает младший из «семинаристов», тогдашний студент Дорфман. Ему, второкурснику, было в ту пору восемнадцать лет, и он одолевал профессора бесчисленными вопросами. Даже карикатура появилась в факультетской чертежке: по коридору мчится профессор Иоффе, а за ним бежит Дорфман, стараясь вопросом зацепить его за ногу. Потому, вероятно, и пригласил Иоффе к себе в семинар надоедливого студента, что считал любопытство свойством для ученого необходимым и важным… Студент электромеханического факультета Петр Капица тоже ведь обратил на себя внимание профессора подобным же образом…

Собирались по вечерам, обычно раз в неделю, в библиотеке кафедры физики, в дальнем крыле главного корпуса Политехнического института. Кто-нибудь читал обстоятельный доклад, потом начиналось обсуждение. Оно затягивалось иногда до поздней ночи, и только опасность идти в город пешком — трамваи по ночам не ходили — заставляла прерываться на полуслове. Впрочем, не замолкали и расходясь — «городские» доспаривали на трамвайной остановке и в полупустом последнем трамвае.

Каждую работу разбирали по косточкам. Выдвигались планы новых опытов, новые гипотезы, теории, предположения. Каждый мог говорить без боязни все, что думает. Надо было нести несусветную околесицу, чтобы слушатели зацыкали.

Выбор тем определялся, естественно, интересами учителя, но они были так многогранны, его интересы, что ученики могли воочию видеть, как строится физика, из чего складывается, как растет. Особенно это важно было для «семинаристов»-студентов. Впрочем, старшие товарищи, да и сам учитель ничуть их не подавляли, наука раскрывалась перед ними как дитя истины, а не авторитетов. Каждое мнение, независимо от того, кто его высказал, продиралось с песочком — за чаем, которым Милита Владимировна Кирпичева (выступать в роли хозяйки была ее добровольная обязанность) угощала за длинным, крытым скатертью с бахромой библиотечным столом.

Оставив недопитой чашку, Френкель, бывало, подскочит к доске и быстро-быстро покроет ее бесконечными формулами. Он теоретизировал мгновенно по любому вопросу. Его любили за доброту, за щедрость одаренной натуры, но полет его теорий не всегда понимали.

Капица держался с товарищами независимо, о своей работе говорить не любил, но уже тогда выделялся трезвым, инженерным взглядом на вещи. От него всегда можно было получить дельный совет. В группе, где не было недостатка в людях с воображением, это его качество весьма ценилось. По части гипотез и идей мало кто из них испытывал нужду в поддержке. Семенов фонтанировал взапуски с Иоффе. Лукирский предпочитал обсуждать экспериментальную сторону проблем, но иногда и он пускался в фантазии и ради красного словца многим мог поступиться. Но даже в фантазиях они были прежде всего физики и понимали, что, как бы заманчива ни была идея, грош ей цена, если ее невозможно осуществить…

3

«…Атом водорода во столько же раз меньше того баллотировочного шарика, которые только что розданы, во сколько раз этот шарик меньше земного шара, — так вот, электрон еще в 2000 раз меньше атома водорода. Абрам же Федорович с ясностью улавливал выделение одного, двух, трех и т. д. электронов, и притом именно одного, именно двух и т. д., а не какого-либо иного их числа…» — так академики Карпинский, Белопольский, Крылов, Стеклов и Лазарев представляли Российской Академии наук кандидата в действительные члены Иоффе, отмечая «талант Абрама Федоровича, как экспериментатора, и притом экспериментатора идейного», обладающего умением «придать своим опытам теоретическую основу, так что его опыт становится „experimentum crucis“ для данного вопроса…»