Пути в незнаемое

Казалось, опыты подтверждали гипотезу ионной лавины — необычайная электрическая прочность, исправно наблюдаемая в тонком слое, исчезала при утолщении. Это казалось понятным — лавина успевала достаточно разогнаться… Наступало время переходить от физики к технике. От изучения фактов к разработке нового вида изоляции. Ввиду больших его перспектив и, как писал впоследствии Иоффе, «отсутствия в Союзе к тому времени (еще до начала первой пятилетки) технической базы, предложено было привлечь иностранный опыт…»

«Разработка и использование новых методов изоляции, разработанных нами… ведется теперь одновременно в Америке и Германии, где создан с этой целью широкий концерн…» — сообщал Иоффе по возвращении из очередной заграничной командировки (в начале 1928 года). Опять, как в первую свою поездку с «купеческой» миссией, он встречался не только с ученым миром — еще и с воротилами бизнеса и гешефта, с адвокатами, вел переговоры, заключал договоры. Крупнейшие электротехнические фирмы охотно откликнулись на предложение участвовать в деле. Должно быть, предвкушали крупные барыши. Условия договоров были необычайно выгодны: «все результаты должны были быть предоставлены бесплатно нашей промышленности; а изделия, производимые за границей, должны были давать нам… валютный доход…»

С наибольшим успехом пошло дело в лабораториях Сименса в Берлине. «Там не только подтвердили наши результаты, полученные на стекле и слюде, — писал Иоффе, — но и распространили их на целый ряд технических изолирующих лаков… Таким образом, казалось, что тонкослойная изоляция оправдала ожидания… Однако, когда работы… перенесены были в СССР, наши опыты резко разошлись с данными лаборатории Сименса. Даже на материале, привезенном из Германии, мы не могли получить столь высокой прочности. Удалось разработать новые изолирующие материалы (полистирол, ацетилцеллюлоза) с весьма большой прочностью и высокими изоляционными качествами, но мы не получали на них эффекта тонкослойности. С другой стороны, к этому времени и теоретическая картина твердого тела, как указал Л. Д. Ландау, не допускала необходимого для нашей гипотезы разгона ионов в твердом теле…»

Как указал Ландау! Будущему нобелевскому лауреату исполнилось двадцать три в эту пору — новые волны «мальчиков» бурлили в иоффевском институте. Теоретик Ландау впитал новейшую физику с молоком и опроверг «лавинную» гипотезу Иоффе, опершись на квантовую теорию. Человек в процессе познания природы может оторваться от своего воображения, считал теоретик. И может осознать даже то, что ему не под силу представить.

И наступил такой день, когда другой новичок института, на сей раз не теоретик — экспериментатор, лишь недавно «вывезенный» Абрамом Федоровичем с Украины, явился к нему с листком, содержащим опровержение исходных опытов со стеклом и слюдою.

14

Должно быть, это был самый трудный день в долгой жизни академика Иоффе.

Вот они друг перед другом, большерукий длинный южанин с широко расставленными глазами, имя которого — Анатолий Александров — даже в узком кругу специалистов мало что говорит. И академик, глава института, почетный доктор и прочее, всемирно известная величина. Вот листок, испещренный графиками и цифрами, листок с результатами проверочных опытов, над листком оба то склоняются, то отшатываются от него. Листок — это карта, на которую поставлена судьба обоих. «Ну, брат, и проврался же ты», — говорит этой картой один другому. Если бы говорил старший младшему, все было бы в порядке вещей. Говорит младший старшему!.. Наука — дитя времени, а не авторитетов… Устами младенца глаголет истина…

Но истина ли? Это первый вопрос, на который академику необходимо ответить. Если нет — что ж, улыбка, похлопыванье по плечу: не огорчайтесь, Толя, но вы поспешили, другой раз будьте осмотрительнее — и все пойдет заведенным чередом. Если да… Если да, то пропали годы работы. Десятки людей — в Ленинграде, в Берлине, в Америке — крутились на холостом ходу, завороженные его, академика Иоффе, фантазиями, пускали на ветер рубли, марки, доллары…

Еще академик может просто прогнать этого дерзкого хлопца, которого сам на свою голову вывез с Одесского съезда физиков каких-нибудь два года назад. На карте судьба обоих.

…Там, на съезде, выпускник Киевского университета докладывал первую свою, еще студенческую научную работу, и после доклада академик пригласил его к себе в институт. Он не первый раз поступал так. После Ленинградского съезда точно так же пригласил бакинца Синельникова. В кругах физиков ходило в те годы шутливое стихотворение: «Не хватайте с неба звезды, не ищите мест: ведь физические съезды — ярмарки невест…» Для него, физика Иоффе, это были ярмарки талантов. В Александрове он не ошибся.