Пути в незнаемое

Слова вольтеровского героя — «всё к лучшему в этом лучшем из миров» — стали едва ли не официальной догмой. Реальности сталинского режима ничуть не колебали эту догму. Это отчасти предвидел и Вольтер. Его Кандиду случается наблюдать казнь высокопоставленного лица; публика ничуть не была огорошена этим, напротив, казалась «чрезвычайно удовлетворенной». «За что убили этого адмирала?» — недоумевает Кандид. «За то, — сказали ему, — что сам он не убил достаточно людей… В нашей стране убивают время от времени одного адмирала, чтобы придать бодрости другим»…

Наконец, в лысенковских рассуждениях была специфичная особенность, отличающая все теории такого рода, выводящая их в разряд «учений»: они были ближе уму и сердцу любого неспециалиста, чем специалиста. В «учении» как бы разом вмещается вся наука (подчас даже не одна), ее альфа и омега, в самом доступном изложении, понятном всякому. Компактность, всеохватность и категоричность рассуждений подкупала профана, льстила его «здравому смыслу».

Самый стиль лысенковских работ, обычно чрезвычайно кратких, обнаруживает прямую связь с установочным произведением эпохи, — «Историей Всесоюзной коммунистической партии (большевиков)», прежде всего со вторым разделом ее четвертой главы — философским, «О диалектическом и историческом материализме». Раздел открывается словами, исключающими какой-либо критический анализ: «Диалектический материализм есть мировоззрение марксистско-ленинской партии». Все здесь написано не для того, чтобы размышлять; для того, чтобы запоминать. Для удобства запоминания отдельные положения нумерованы, подпункты снабжены буквенными обозначениями. «Марксистский диалектический метод характеризуется следующими основными чертами: а)…, б)…, в)…, г)… Марксистский философский материализм характеризуется следующими основными чертами: а)…, б)…, в)…» В наличии три «особенности производства», пять «основных типов производственных отношений» — и не дай бог обнаружить четвертую «особенность» или еще один «тип»!^[11]

Цитируемая «История» имеет подзаголовок: «Краткий курс». Это ничуть не значило, что вслед за кратким появится полный курс тоже. Ни боже мой! Все, что требовалось для запоминания, уже было изложено «под редакцией комиссии ЦК ВКП(б)» и канонизировано — «одобрено ЦК ВКП(б)», что тоже было вынесено прямо на обложку.

Как «комиссия», так и «одобрение» абсолютно безымянны. Неизвестно еще, кто сам будет канонизирован, хотя бы после смерти, кому суждено быть замордованным и расстрелянным в популярном качестве «врага народа»… Ни одной фамилии даже в обычных выходных данных на последней странице — ни художника книги, ни технического редактора, ни корректора… Книга точно спущена с небес.

Это была священная книга на манер Торы или Корана, одну цитату которой можно было подтверждать лишь другой цитатой из нее же; это был четко очерченный круг познаний в области философии и истории. Об этой философии М. Горький уже не посмел бы отозваться уничижительно, как еще семь лет назад обо всей прочей, этому гнилому продукту «пленной мысли интеллигента»: «Философия даже горчишника не выдумала, а горчишник и касторовое масло в деле борьбы против смерти значительно полезнее философии»… Новой философии, явленной народу, подвластно было все.

«Сам Аллах не может изменить прошлого», — говорят на Востоке; «Краткий курс» смог. В нем наличествовало все, что должно было составить полное, без ненужных просветов, мировоззрение «нового человека, строителя будущего». Такой «курс» в принципе не мог не быть кратким: ему предстояло лечь в голову любого калибра сразу же и целиком. Михаил Зощенко когда-то иронически характеризовал свой стиль: «Я пишу очень сжато. Фраза у меня короткая. Доступная бедным». Канонизированный «курс» тоже доступен «бедным», нетребовательным в умственном отношении неофитам. И, как выяснилось, вполне способен их устроить, растолковать всё и вся вдоль и поперек, представить универсум простым, как утюг.

Внешне всякое «учение» очень смахивает на подлинную науку, но между ними существеннейшее отличие: в «учении» выводы предшествуют фактам. Научная теория вытекает из совокупности наблюдений, их анализа; один-единственный факт, противоречащий строгой теории, способен разрушить ее до основания. Дарвин в «Происхождении видов» шестую главу назвал — «Затруднения, встречаемые теорией», а седьмую — «Различные возражения против теории естественного отбора»; они его мучили до конца дней.

В любом «учении» таким главам, каким бы то ни было сомнениям, не может быть места; тут принцип иной: вначале возникает идея, для подтверждения которой подбираются факты. «Лишние», не подтверждающие, препарируются или просто отбрасываются. Происходит так не непременно из-за тщеславия «основоположника», тем паче злоумышления. В сталинизме^[12], впрочем, наличествует и то, и другое; воссиявшая идея ослепляет некритичный разум, становится «сверхценной», тем паче когда это идея «спасения человечества», по меньшей мере его осчастливливания. До фактов ли тут!..