Пути в незнаемое

С Борисом Львовичем Модзалевским я познакомился позже. Придя раз в Рукописное отделение Румянцевского музея для занятий над дневниками Погодина, я увидел занимающегося очень благообразного вида человека. Прочитав в дневнике Погодина, что Пушкин привез из Михайловского между прочим 8 песен «Онегина», я для проверки обратился к этому господину, так ли я читаю это место? Вот тут-то и оказалось, что он — Модзалевский, с которым я, как уже говорил, был к этому времени в переписке. В этот приезд Модзалевский занимался выверкой текста писем Пушкина. Особенного сближения в это время между нами не произошло. Был я у него впервые в Петербурге во время поездки моей для работы над рукописными сборниками стихотворений со списками произведений Пушкина и, главным образом, приписываемых ему (псевдопушкиниана). Эта моя работа вышла из книги «Пушкин в печати», вторая часть которой должна была заключать в себе, во-первых, произведения Пушкина, появившиеся после его смерти, и, во-вторых, все приписывавшиеся ему стихотворения. Для этого мною были просмотрены в Москве все сборники в Румянцевском музее, в Историческом музее. В Петербурге я просмотрел все сборники в Публичной библиотеке, где мне все очень любезно предоставлял Иван Афанасьевич Бычков, не решившийся, однако, оставить меня одного с большим альбомом автографов Батюшковой и приставивший ко мне в качестве наблюдающего известного Хрисанфа Лопарева. Не менее любезно отнесся ко мне и заведывавший Рукописным отделением Академии наук Всеволод Измайлович Срезневский. Борис Львович в это время занимал должность заведующего архивом конференции Академии наук. В этом же помещении хранились и рукописи, принадлежавшие незадолго перед тем учрежденному, впоследствии знаменитому Пушкинскому Дому. Как острил Сайтов, этот Дом не имел своего дома. Борис Львович не только представил мне все альбомы этого собрания, но и принадлежавшие лично ему сборники.

Борис Львович Модзалевский был, конечно, главным учредителем и устроителем Пушкинского Дома. Без Модзалевского едва ли это учреждение имело бы тот характер, который оно приобрело и которым оно так отличается от всех других учреждений подобного рода.

До сих пор большая работа о псевдопушкиниане остается неопубликованной. Лишь введение дважды я публично читал — в Обществе, учрежденном М. Н. Сперанским, и в Обществе друзей книги. Введение это, если придется мне напечатать, конечно, нужно будет увеличить в несколько раз. Тема его — рукописные сборники потаенной литературы, история их распространения с конца XVIII по конец XIX века. Два типа сборников — нецензурные в политическом отношении и в эротическом. Сборники эти — чисто русское явление. Произведения Пушкина и в том, и в другом направлениях этой литературы занимают очень заметное место. Замечу, между прочим, что открытие мною «Тени Баркова» и изучение сборников эротического содержания чрезвычайно должно расширить материал и даже построение этого введения. После этого введения я предполагаю дать историю текста (как рукописного, так и печатного) и атрибуции для каждого отдельного опуса, а таковых, вероятно, будет не менее 300. Я все-таки надеюсь, что этот труд я когда-либо напечатаю. Собирать материалы к нему я, собственно, не прекращаю в течение 18 лет. Положительно могу сказать, что ни у кого такого полного учета этих произведений нет.

<5>

Найдя в томе писем Пушкина к брату (хранится в Ленинской библиотеке) неопубликованное письмо Надежды Осиповны Пушкиной к Александру I, я решил его издать и, занявшись комментарием к письму, написал статью «Тоска по чужбине у Пушкина». По рекомендации Гершензона, я послал эту статью одному из двух редакторов незадолго перед тем основанного журнала «Голос минувшего», В. И. Семевскому. С Василием Ивановичем я в то время еще не был знаком. Статья была принята. Помню, как Михаил Осипович возмущался тем, что, по его мнению, Мельгунов обсчитывает на гонораре, считая не постранично, а эны. Живя в детстве в крайне бедной семье, а затем зарабатывая себе средства студентом, Гершензон считал каждую копейку, и это иногда доходило до… не знаю уж, как сказать, смешного или до (боли).

Помню такой случай. Разрезая при мне только что полученную книжку «Русской мысли», он смотрел первые и последние страницы статей своих приятелей — Бердяева, Ф. Булгакова, Вячеслава Иванова, Эрна. Когда я спросил его, зачем он это делает, он ответил: «Чтобы узнать, кто сколько получил». С этим можно только сравнить «подход» к новой книге Пиксанова. Взяв в руки какую-то только что вышедшую книгу по истории литературы, он первым долгом разрезал указатель имен и смотрел, сколько раз упоминается его имя.