Пути в незнаемое

И вот тогда-то в журналах появились многочисленные статьи, рецензии, выступления. «Рубакинщина — смертельный враг марксистско-ленинского мировоззрения»; «Деятельность Рубакина — это непримиримая и длительная полемика с теорией и практикой коммунистического воспитания масс, с пропагандой коммунизма»; «Книги Рубакина — руководство для деятельности, объективно направленной к разоружению пролетариата и к притуплению его классовой бдительности»; они выступают «в самой худшей форме против диктатуры пролетариата, против уже строящегося социализма»… Эти немногие цитаты далеко не исчерпывают всех страшных обвинений против Рубакина. Так полагали и некоторые авторы статей, которые заканчивали их словами: «Далеко не все стороны рубакинщины были разоблачены советской критикой».

Люди, присвоившие себе право говорить от лица советской критики, все же не сумели добиться отчуждения Рубакина от родной ему советской культуры. Связи его со своей страной не порвались, и его после появления этих статей не лишили персональной пенсии, которую он получал от Советского правительства с 1930 года. Нет возможности и какой бы ни было надобности в полемике с авторами этих статей. Ведь их отличительной особенностью являлась самая циничная демагогия и полное отсутствие какой-либо доказательности. В одной из статей, направленной против «рубакинщины», приводится цитата из Рубакина: «Самая суть библиотечной работы не в книге и в ее даже самом великолепном содержании, а в читателе. Будь прежде всего психологом!» Из этой мысли критик Рубакина делает вывод: «Выходит, что даже контрреволюционная книга может быть полезна читателю, лишь бы библиотекарь учел психологический момент, когда ее подать». Нет, тут не требуется комментарий, да и история уже сказала свое слово — самое веское, самое убедительное. Безвестным «критикам» Рубакина (если у них есть стыд) стыдно вспоминать свои статьи, а имя Рубакина навсегда осталось в сокровищнице русской и советской культуры!

Действительно, если подвергнуть все, что писал Рубакин в связи со своей библиопсихологией, всем видам анализа, включая спектральный, то без труда можно в них найти следы философии Канта, теории западного психолога Уэтсона, влияние многих других авторов, которых Рубакин изучал, стараясь подвести «теоретическую базу» под свои многолетние наблюдения и размышления о самообразовании. Но есть ли сейчас в этом надобность? Даже из того немногого, что мы рассказали об идейном формировании и прошлом Рубакина, видно, как он был эклектичен и запутан в вопросах теории. Да, в этом качестве никто никогда его всерьез и не принимал. Не этими туманными размышлениями вокруг настоящего большого дела, которым он занимался, нам интересен и ценен Рубакин. Тем более что сам он — при всей своей увлекающейся натуре — никогда не настаивал на категоричной конечности своих «теорий». И сам про себя говорил: «Я не из тех, кто уже нашел истину, а из тех, кто ее ищет и до конца дней будет искать ее».

Несмотря на увлечение теориями западноевропейских психологов — Вундта, Малапера, Рибо, Геннекена, — в центре всех размышлений Рубакина находится конкретный, реальный читатель. И это оказывалось сильнее, нежели все попытки разложить особенности читателя в клетки своеобразной «периодической системы элементов» читательской психологии. Когда дело доходило до настоящей, живой библиотечной работы, Рубакин не уставал говорить: «Читателя „вообще“, как и книг „вообще“, не существует и существовать не может». Для Рубакина читатель — это прежде всего понятие социальное. «Интересы заведуют думами» — так неуклюже пересказал Рубакин знаменитую формулу Маркса о том, что общественное бытие определяет сознание людей.

В свое время вызывала яростное возражение мысль Рубакина о том, что «сколько разных читателей, столько и разных содержаний у одной и той же книги». При всей внешней парадоксальности эта мысль была не только верной — она основывалась на практике библиотечной работы, на изучении читателя. Впоследствии, разъясняя эту мысль, Рубакин писал: «В чем же главное значение книжного влияния? Не столько в том, что читатель выносит из книги, сколько в том, что он переживает во время ее чтения». Следовательно, необходимо заботиться не только о том, чтобы создавалась книга, полная мыслей и чувств, но и знать, когда и какому читателю ее рекомендовать. В тридцатые годы критики Рубакина забывали, что именно эти принципы лежали в основе работы огромной армии библиотекарей-энтузиастов, что в той подлинной культурной революции, которая происходила в нашей стране, идеи Рубакина нашли свое конкретное воплощение и дали обильные и богатые всходы. Изучение читателя, поиски форм такой пропаганды книги, которая — одновременно — была бы и руководством чтения, широко развито именно в нашей стране, и в этом заслуга человека, чьи мысли не утратили своей ценности и в наше время.