Пути в незнаемое

…Как раз тогда, ранним летом 1909 года, в не очень далекой дали от Виссенбьерга и Копенгагена — в манчестерской лаборатории будущего лорда Резерфорда — была только-только закончена экспериментальная работа из разряда тех, о которых потом говорят: «Вот с этого-то, в сущности, все и началось!»

Да, тридцативосьмилетний Резерфорд не был еще лордом и даже не удостоился еще к тому времени более скромного почетного титулования — старорыцарского «сэр Эрнст». Очевидно, с точки зрения британской короны его научные заслуги были тогда еще недостаточны для этого. И на ту экспериментальную работу 1909 года сперва не обратили должного внимания ни британская корона (что было совершенно простительно), ни физики-теоретики (что было простительно уже в гораздо меньшей степени). А меж тем в той работе впервые явственно дало знать о своем существовании атомное ядро!

Вот отчего впоследствии осозналось, что с той работы резерфордовцев «все и началось». С нее предстояло начаться атомной модели Резерфорда. А с теоретического оправдания этой модели предстояло взять старт неклассической механике микромира. А там и неклассической статистике с ее небывало новыми законами — единственно пригодными для описания электронного газа. Оттого и будущее электронной теории металлов притаилось в той манчестерской работе 1909 года. (В ней столь многое было заключено подспудно, что в ее глубинах притаился вообще весь наш атомно-ядерный век, включая судьбу самого Бора.)

Разумеется, никто еще не знал ничего этого и ничего не мог бы предугадать. И двадцатичетырехлетний датчанин, как раз тогда прикоснувшийся к одному из многих больных мест физики микромира, не только не способен был ничем помочь ей, но и не в силах был понять, отчего не способен… Как и все знаменитости из Англии, Германии, Голландии, чьи труды ему пришлось проштудировать в виссенбьергском изгнании, он был подобен тогда врачу, который лечит симптомы, а не болезнь, и не сознает этого, потому что сама болезнь еще не известна медицине.

Думая о своей магистерской диссертации без чувств удовлетворенности, он и себе помочь ничем не мог. У него оставался только простор для трудолюбивых надежд и математических иллюзий. Он ведь еще не всю литературу вопроса изгрыз и не во все формальные тонкости окунулся. Вот получит магистра и сразу же — за докторскую! На ту же тему. Кристиансен, конечно, согласится. Времени будет много, и дело сделается. А если и не сделается положительно, то, по крайней мере, углубится критика существующей теории. Разве не терпение и труд решают все?

На нескончаемом оптимизме была настояна его готовность к труду.

А его терпение… Двадцатичетырехлетний Резерфорд в свою магистерскую пору написал невесте: «Человек науки должен обладать терпением дюжины Иовов». Он потому написал это, что чувствовал, как недоставало ему терпеливости. Это он заклинал себя. А у двадцатичетырехлетнего Бора терпения и вправду хватило бы на дюжину библейских мучеников. Неутомимым терпением — совсем не по возрасту — была вспоена его кажущаяся медлительность.

Хронологическая справка в Архиве Бора сообщает:

«1909 — Бор получил в Копенгагенском университете степень магистра наук по физике».

11