Пути в незнаемое

Она была на пять лет моложе его и ей было двадцать, когда они познакомились. Прекрасны были ее глаза — внимательные, отважные и полные жизни. Пленяла красота без изнеженности и здоровье юности — пожалуй, сельская красота и негородское здоровье. На фотографиях той поры, где они сняты вдвоем, он весь — стеснительность и напряженность, она — свобода и доброта, и оба — внутреннее воодушевление.

Они были помолвлены еще до его защиты. И она уже помогла ему пережить самое большое горе, какое обрушивалось на него до той поры.

…Копенгагенская газета, сообщившая про толпу за дверями аудитории, написала о нем, о диссертанте: «Бледный и скромный молодой человек…» Скромный — это было в нем всегдашнее и на всю жизнь. А бледный — это отражало не только понятное волнение и замученность перед защитой. Его бледность была того же происхождения, что траур на фру Эллен и еще не рассеявшаяся беда в ее глазах. И того же происхождения была его необычная молчаливость. И безучастность. Острейше и несправедливо недоставало тогда в аудитории отца. И с этим ничего уже нельзя было поделать.

Он скончался совсем недавно — 3 февраля 1911 года. Ошеломляюще внезапно. Ему было всего пятьдесят шесть. Он мог бы еще жить и жить. Ему посчастливилось дождаться минут величайшего удовлетворения, когда Харальд, в которого он одно время не слишком верил, великолепно защитил свою докторскую диссертацию. Но судьба не дала ему пережить такие же минуты еще раз — на защите старшего сына. Между тем до последнего часа он жил в счастливом предвкушении Нильсова успеха. Есть рассказ фру Маргарет об этом:

«Вечером, когда мы сидели с Нильсом в его комнате в родительском доме, радуясь тому, что он только что довел до конца последние исправления в своей диссертации, его отец время от времени к нам заходил: он знал, как это трудно было для Нильса решиться сказать себе — „Ну, вот теперь работа завершена“, и потому был счастлив созерцать действительно законченную рукопись. Я и сейчас вижу перед собой сияющую улыбку на его лице, когда он заглядывал к нам в комнату.

Я оставила их часов в 10–11 вечера, условившись с Нильсом встретиться в 10 утра, чтобы пойти погулять. Однако когда мы шли навстречу друг другу, я уже издали могла заметить, что он на себя непохож. Он рассказал, что ночью от сердечного приступа умер отец… Когда мы присели на скамью, он сказал мне: „Давай всегда, каждый день, немного разговаривать о моем отце“»…^[35]

Никто, конечно, не испытал бы с большим правом, чем Кристиан Бор, чувства гордости и торжества при виде той переполненной аудитории № 3 и, главное, той внемлющей безымянной толпы в университетском коридоре! Может быть, ему подумалось бы, что вот и начинает сбываться его давнее пророчество: «Люди будут приходить к Нильсу и слушать его».

Может быть.

Но нет, время паломничества пока не настало. Оно лежало как раз в том необозримом будущем, в которое тогда только еще уходил его Нильс, собиравшийся осенью впервые покинуть Данию.

…Копенгагенцу не нужно никаких усилий, чтобы ощутить дыхание мира. Корабли под всеми флагами со всех широт приносят с собою это дыхание земных просторов. И чайки Северного моря его приносят. И ветра Атлантики. Корабли во все века звали копенгагенцев в открытый мир, и чайки звали, и ветра. Но тут было совсем другое: двадцатишестилетний доктор философии Копенгагенского университета оставлял свою Данию по зову времени, а не пространства. По зову самой истории, уже нуждавшейся в его особости, терпеливой силе и проникновенной сосредоточенности.

Ученые рассказывают о науке и о себе

Академик А. Б. Мигдал Симметрично ли пространство?

И на что мне глаза, которым дано удивляться каждой звезде…

Э. Багрицкий

Известно, что рецессивная аллель влияет на фенотип, только если генотип гомозиготен. Всякая точка прикосновения фильтра Коши есть предел этого фильтра. Непонятно? Первая фраза относится к генетике и определяет различие между безусловно и условно наследуемыми признаками. Второе утверждение взято из топологии (раздел математики).