– Так и я тебя не знаю. Что скажет лицо? Разве покажет, есть ли гниль на сердце? Разве не может предать тебя тот, кто никогда не прятался под маской?
Слова его резанули меня больнее, чем я мог бы подумать. Всплыло перед глазами мальчишеское лицо, перекошенное от рыданий. Может, ох как может…
– Ты прав. Но всё же так мне будет легче. Я привык знать, как выглядит тот, кому доверяюсь. Клянусь, что никому не раскрою твою тайну, скомороший князь. Каким бы чудовищным ты ни был там, под маской.
Мне было и любопытно до скрежета зубов, и страшно до дрожи. И хотелось узнать секрет, и боязно было, что увиденная личина князя что-то изменит во мне самом. Но не попросить я не мог. Для меня это знание и правда казалось неоценимо важным.
Трегор постоял не двигаясь, подумал, потом развернулся и пошёл глубже в лес, за толстоствольные чёрные ели. Я следовал за ним не отставая.
– Я не питаю иллюзий на твой счёт, – бросил он не оборачиваясь. – Ты можешь меня предать, знаю, можешь и вообще вывернуть всё так, как тебе одному нужно. Ты плакался мне, что не сокол больше, что не понимаешь, кем стал и где сердце твоё, но я вижу: оно – в тереме, в Горвене, даже без крыльев ты – сокол, каких поискать. Я не успел узнать тебя так, чтобы увериться хоть в чём-то, но мне нравится, как горячо ты говоришь и что честно признал: хотел меня убить. Думается мне, всё же в чём-то ты прав. Труднее отступить, когда делишь с кем-то одну тайну. Потому не тебе на уступку иду, а себе стелю помягче.
Трегор остановился, развернулся ко мне, снял сперва одну перчатку, потом вторую и протянул ко мне руки – обычные мужские руки, без отметин и увечий, у меня и то виднелись на пальцах то шрамы, то веснушки, а у этого – кожа гладкая, не мозолистая даже, всё равно что у купца или боярина.
– Пожми.
Я повиновался, сжал в ладонях обе Трегоровы руки, и он крепко пожал мои в ответ.
– Клянись, что не замышляешь ничего против меня и моего народа.
– Клянусь.
На нас дохнуло чем-то влажным, пахнущим озёрной водой. В груди у меня похолодело на миг, и я понял: свершилась нечистецкая ворожба, какой я никогда от человека не видал. Так и есть, не встречал ведь раньше подменных.
– Предашь – не будет тебе покоя от Тиненя, – вымолвил Трегор, отпустил мои руки и снял маску с лица.
В первое мгновение я сгорал от какого-то забытого ребяческого любопытства: и правда ведь думал, не могут все слухи быть ложными, должно же быть хоть что-то, что истинно стоило скрывать. Ждал свиного рыла, ждал трёх пар глаз, ждал чего-то эдакого, что даже не смог бы придумать на трезвую голову.
Разочарование ударило по мне сильнее, чем я мог бы предугадать. Трегор оказался, как я и думал, мужчиной чуть старше меня, бледнокожим, черноволосым, сероглазым, гладко выбритым. Ни рогов, ни пасти звериной, ни даже заживших язв на его лице не было. Я выдохнул и в то же время глупо подумал: ладно, есть приспособился, пихая ложку в прорезь, а бриться в лес уходил?..
– Правда ожидал увидеть чудовище? – ухмыльнулся Трегор. Слышать знакомый голос и видеть, как движутся губы, как щурятся глаза, как пробегают по высокому лбу тонкие морщины, оказалось странно.
– В чём же твоё увечье? – спросил я, всё ещё тщетно пытаясь ухватить что-то необычное в его облике. – Что с тобой сделала Морь?
Трегор провёл пятернёй по волосам, поглядывая в сторону стойбища. Заметно было, что ему неуютно без привычной защиты, но не спешил пока обратно натягивать маску с перчатками.
– Тело моё она не тронула, не ищи отметин. Я никогда ей не болел.
Он ухмыльнулся углом рта, видя, как я непонятливо трясу головой. Поверить в его слова было трудно.
– Зачем тогда собрал вокруг себя столько меченых? Зачем эти ватаги, представления, шатры? Чего ради? Маскарад твой на что?
Я начинал злиться. Мне никогда не нравилось, когда меня пытались обдурить, а сейчас я чувствовал себя именно так.
– Они не пошли бы за тем, кто не такой, как они, – объяснил Трегор. – Пришлось спрятать не увечья, а их отсутствие. Может, сберегла меня нечистецкая кровь.
– Так что же, не знают твои?..
Он покачал головой, повертел маску в руках – жёсткую, плотную. Я невольно подумал: «Каково носить её в летний зной?»
– Знает лишь Сплюха. Она первая за мной пошла. С самого начала знала, что нет на мне следов. Уже тогда она была стара, и ей не было дела до того, кто за неё вступится: меченый или простой.
– Так зачем? Что, на богатства позарился? Своё княжество решил сколотить? Без земель и без терема?
По лицу я видел, что Трегора злят мои назойливые вопросы, и мне гораздо больше нравилось говорить с ним так: видеть, что он живой человек, а не чудовище, прячущееся за одеждой и маской.
– Не было богатств никаких, сокол. Ничего не было. Только люди, чудом выжившие после тяжёлой хвори, да я. Что у нас было общего? Потери одни. И они, и я лишились всего. Мне стукнуло шестнадцать зим тогда. Я дал обещание, что всё изменю… что меченых перестанут гнать, что каждый из них сможет зажить богато. А, чтоб тебя!