Пути волхвов

– Люди уповают на князя-волхва, который придёт и наведёт порядок. Не допустит войны. Волхвы, что пытаются лечить, приносят слухи о том, что он уже идёт, что знает и умеет всё, что его войска повергнут любые другие. Его ждут как избавителя – от Мори, от страха, от княжеских войн. Вот что я слышал, – поведал Кервель.

– Истод, – прорычал я. – Хитрый, гад! Плёл себе славу у всех за спиной. Конечно, как смертным воинам тягаться с безликими? Как он их плодит? Неужели и вправду поднимает мёртвых?

Меня передёрнуло от отвращения к Истоду, безликим и самому себе. Как вышло, что никто из соколов, летающих вольно и знающих всё, не прознал о том, что замышлял волхв волхвов? Доверие к нему было безоговорочным, а сведений о нём – так мало, что никто и помыслить не мог, что творилось в его седой голове.

– Ты прав, – подтвердил Трегор. – Поднимает. И тех, кого только-только унесла хворь, и тех, кто усоп раньше. Я слышал краем уха о том, что он бросает вызов Владычице Яви и Господину Дорог, но не знал, что это тот, кто наводит напраслину на мою гильдию.

– Ему нужны Княжества, – понял я со всей обречённостью. – И начнёт он с того, что сейчас слабее других, что осталось без сокола и без князя, – с Холмолесского. Я не отдам ему Горвень, пусть сам погибну.

Я вскочил на ноги, не в силах сидеть дольше. Нужно написать Дербнику и Сапсану, если они ещё живы. Дербник мог бы уговорить Мохота не наступать на Холмолесское, а Сапсан – прислать подмогу из Сырокаменского. Тут же подумалось другое, дерзкое, опасное: если сокольи камни привлекают безликих, то сколько тварей приманят сразу три камня?.. Ставить на кон жизни братьев – низко, но на другой чаше весов – судьба всех земель, не одного даже Холмолесского.

– А если он будет хорошим князем? – подала голос та чешуйчатая девка, которая приносила мне, раненому, обед. – Если этот Истод – справедлив и умён?

– Умён, спору нет, – ответил я. – Но не прав в главном. Нельзя подчинить живых с помощью мёртвых. Нельзя стать повелителем земель и душ, если нарушаешь порядки, которым тысячи зим. Он спорит с Владычицей Яви, а она не терпит такого. Можно ждать, пока её гнев обрушится на него, а можно помочь ей и самим воссоздать всё так, как оно должно. – Я повернулся к Кервелю, подивившись мимоходом, как ему удавалось, такому пернатому, свободно собирать вести по городам. Может, он умел превращаться в простую ворону? Или скрывал свои перья под плащами и шубами? – Послушай, вестник. Не стану встревать и просить тебя раскрыть, какими путями ты летаешь и ходишь, но скажи, можешь ли не подбирать вести, а разносить? Под силу тебе отправить два письма и проследить, чтобы они скоро нашли получателей?

– Умеешь ли писать, сокол? – подтрунил Трегор.

Я проглотил насмешку.

– Умею. А если ты беспокоишься, что я натравлю на ваше стойбище врагов, так не бойся, сам напиши то, что я тебе скажу. Братьям вести хочу отправить, если они оба ещё живы. Позволишь?

– Позволю. А после сам поеду в город. Мне нужно увидеть, о чём ты говоришь, – произнёс Трегор и поднялся на ноги. – Если Истод позорит нас и если это он стоит за безликими, то я сделаю всё, чтобы он пожалел о содеянном. Сокол, ты поможешь мне?

Я протянул Трегору руку.

– Если есть цель в моей опустевшей жизни, так это Истод. Я с тобой, и пусть Владычица Яви рассудит, кому из нас жить, а кому – гнить в земле.

Мы с Трегором пожали руки под тишину благоговейно замерших шутов. Наконец я начал вновь обретать почву под ногами и был готов: если я погибну скоро, то погибну, исполняя задуманное.

* * *

Едва я вышел, Рудо кинулся меня встречать. Я-то оставил его снаружи, не взял в шатёр, чтобы шутов не смущать ещё и псом-медведем. Приняв порцию грубоватых собачьих ласк, я всё-таки отослал его погулять подольше. Чужак, да ещё и с боевым псом, вовсе не внушал доверия, это я ясно понимал. Выждав, когда после совета все разбредутся по своим делам, я подкараулил Трегора и отвёл за шатры, к деревьям, так, чтобы не видел и не слышал никто, о чём мы будем говорить. Роста мы были почти одинакового, а Трегор даже чуть шире меня в плечах, так что я не чувствовал себя рядом с ним сильным и суровым, да ещё и раны, не зажившие до конца, мешали и отвлекали. Мне приходилось хмуриться, метать в него злые взгляды, чтобы хоть как-то наверстать былое, чтобы не казаться себе слабым и незначительным.

Трегор скрестил руки на груди и встал лицом к стойбищу и озеру, будто показывал, что, как бы я ни старался, а он всё равно здесь главный.

– Давай, Лерис. Проси что хотел. Но не задерживай меня надолго.

Я вновь попытался поймать блеск глаз в прорезях маски, и снова мне не удалось. Отогнав тень страха, я твёрдо произнёс:

– Сними маску. Я хочу знать, с кем иду умирать.

– Разве моё лицо что-то изменит? Или ты хочешь убедиться, что я – не Истод? – фыркнул Трегор.

– Без того знаю, что ты не Истод. Истод тщедушен и худ, а ты крепкий детина. И вижу, что у тебя не две головы, как иные молвят. Но как я могу идти на смерть, не зная, кто пойдёт со мной бок о бок?