Путями Великого Россиянина

Публикуя в 1879 году в Батавии свои «учёные изыскания» отдельной брошюрой, ван Лансберге наукообразным языком утверждал в ней, ссылаясь на Уоллеса, будто все «противоречия и конфликты между чуждыми друг другу народцами и племенами архипелага вытекают из того положения, при котором биологически более развитые этнические группы сталкиваются с менее развитыми, в которых видят неправомочных конкурентов на жизненные блага, подлежащих если не истреблению, то подчинению». И это, мол, неизбежно, поскольку таков закон естественного отбора, якобы «одинаково управляющий растениями, животными и людьми». Поэтому- де «определить каждому из народцев подобающее ему место, оградив одних от уничтожения или порабощения другими», могут только голландцы как высокоцивилизованная нация, владеющая архипелагом и призванная благотворно опекать население страны, вверенной ей Проведением».

Судя по всему, с брошюрой ван Лансберге Миклухо-Маклай был знаком. 11 февраля 1883 года на борту русского корвета «Скобелев», стоявшего на рейде Батавии, он дал интервью корреспонденту батавской газеты «Ява боде» Э. К. Лиаану, который спросил учёного, что он думает по поводу дискуссии вокруг вопроса о том, возможна или не возможна единая нация на островах Малайского архипелага.

«В колониях Нидерландской Индии, – сказал Маклай, – я нахожу две более или менее определённые антропологические расы, малайскую, тяготеющую к общему стволу монголоидов, и меланезийскую, или негроидную, в состав которой наряду с папуасами Новой Гвинеи входят, несомненно, также негритосы Филиппин и некоторые племена континентальной Малакки. Две расы, но учитывая общность социальных интересов практически всех туземцев от Явы до Новой Гвинеи, а также повсеместное объединяющее влияние малайского элемента, я не решился бы назвать даже такое малое число наций. Уоллес и Лансберге, на мой взгляд, правы лишь в том, что население всего архипелага нельзя отнести к одной национальности. Но это не значит, что большое число разнообразных племён и народцев не могут составить единой нации. Я имею в виду, разумеется, то отличие, какое существует между понятиями «национальность» и «нация», но которого многие никак не желают признать. Однако ж вряд ли кто сейчас рискнул бы сказать, что в Северной Америке такая страна, как Соединённые Штаты, в государственном отношении не являются единой нацией, хотя населяют её люди разных национальностей. Они различны с точки зрения этнолога, но как нераздельный общественный организм положительно представляют единую нацию в глазах правоведа, поскольку нация есть понятие не этнолого-антропологическое, а всегда – социальное.

Национальности возникли путём объединения соседствующих племён, родственных по антропологическому типу, языку, культуре, верованиям. Это – этнос, или люди одного однородного народа, как греки, французы, итальянцы... У наций же механизм и причины их возникновения совсем иные. Вперёд всего здесь строится всё на общих социальных интересах, побуждающих людей, этнически и антропологически часто абсолютно различных, объединяться в единое сообщество для устройства исторически необходимой государственности. Этнически оно может быть однородным или неоднородным, но, как бы не разнились отдельные этнические группы, внешние различия не могут помешать им составить единую нацию. Как сказал ещё в XIII веке яванский писатель Тантулар, нация – это «бхиннека тунггал ика» – «единство в многообразии».

В этом смысле для образования государства, а значит, и нации у туземного населения здешних голландских колоний, я думаю, есть все основания и достаточно причин».

Теперь, целое столетие спустя, маклаевское определение понятий «нация» и «национальность» уже не открывает нам ничего нового. Ну, конечно же, всё правильно. Да, но не так полагали сто лет назад, тем более колонизаторы, провозгласившие грабительский лозунг «Разделяй и властвуй!». Нациями имели право называться преимущественно народы Европы, да и то не все, а только составляющие основное население независимых государств. Румын, к примеру, признали румынами лишь во второй половине XIX века, когда они образовали свою монархию, объединившую несколько одноязычных придунайских княжеств. Что же касается колониальных стран, даже таких гигантов, как Индия, то всё их население непременно разделялось на племена и народцы, называть которые нациями считалось нелепостью, а с другой стороны было опасно, так как тем самым они бы уравнивались с европейцами. Во всей Восточной Азии только японцы, не давшие подчинить себя чужеземцам, оставались народом и нацией. Китайцы же с тех пор, как попали в зависимость к англичанам, несмотря на свою великую многочисленность, именовались «китайско-маньчжурскими народцами».