Путин. Человек с Ручьем

— Но уж точно не мирная, — энергично продолжил Владимир Путин. — И если там и была какая-то колонна, то, наверное, в соответствии с международным правом нужно было согласовать, какая колонна, куда она идет, что она делает… И если этого ничего не было сделано, то у нас возникают подозрения, что колонна была, но совсем не с гуманитарным грузом. Это еще одно свидетельство пособничества деятельности международных террористов.

Было очевидно, что он слишком хорошо все знает про эту колонну. И он даже демонстрировал — именно то, что он все это знает, а не смысл этого знания.

Становилось все интереснее. Пресс-конференция разгоралась медленно, но верно.

Французская журналистка спрашивала как в последний раз:

— Обращаюсь к обоим президентам! Господин Путин, почему вы сейчас развернули системы залпового огня С-400? И господин Олланд: развертывание С-400 соответствует ли духу работы международной коалиции?

— С-400 — это не система залпового огня, это система противовоздушной обороны, — холодно поправил российский президент журналистку, причем он был, видимо, настолько выше всего этого, что даже не воспользовался случаем, чтобы хоть улыбнуться, демонстрируя уровень ее некомпетентности, с которым не следует выходить на разговор с такими людьми, как он. — И у нас не было этих систем в Сирии, потому что мы исходили из того, что наша авиация работает на высотах, до которых не может дотянуться преступная рука террористов.

Странно: такое выражение, с одной стороны, хотелось видеть проиллюстрированным карикатурой Кукрыниксов, а с другой, в сложившихся обстоятельствах оно звучало даже как-то естественно…

— У них нет соответствующей военной техники, которая способна сбивать самолеты на высоте более 3–4 тысяч метров. Нам в голову не приходило, что мы можем получить удар от той страны, которую мы считали своим союзником, — делился российский президент. — Ведь наши самолеты, работая на высотах 5–6 тысяч метров, работали абсолютно не защищенными в отношении возможных атак со стороны истребителей. Если бы нам в голову только пришло, что это возможно, мы, во-первых, давно бы там установили такие системы, которые бы защищали наши самолеты от возможных атак!

В каком-то смысле это был крик души.

— Во-вторых, есть другие технические средства и военные защиты, например, сопровождение истребителями или как минимум технические средства защиты от нападения ракет, в том числе тепловая защита. Специалисты знают, как это сделать! Мы этого ничего не делали, повторяю еще раз, потому что считали Турцию дружественным государством и просто не ждали никаких атак с этой стороны! — Владимир Путин продолжал быть откровенным и даже безоружным, как тот бомбардировщик. — Именно поэтому мы считаем этот удар предательским…

Владимир Путин не в первый раз произносил это слово, на первый взгляд странное для политика. Но для него это, видимо, ключевое слово в случившемся. И до этого деливший людей на «своих» и «чужих», Владимир Путин после гибели наших штурмана и пехотинца перестал воспринимать Реджепа Тайипа Эрдогана как главу государства, с которым в любых обстоятельствах надо разговаривать (а ведь российский президент еще недавно говорил, что для него не важно, что за человек с ним встречается, потому что главное — интересы государства, которое он сам, Владимир Путин, представляет и защищает), а воспринимает его исключительно как предателя.

И для него это приговор.

Штука в том, что надо различать оттенки этих понятий: свой — чужой. Я не уверен, что Путин склонен различать. А их очень много, я считаю. Если ты предатель, то с тобой разговор вообще невозможен. С самого начала. Так было, например, с Андреем Бабицким у Владимира Путина, когда тот с самого начала встал на сторону врага, то есть работал как корреспондент радио «Свобода» в Чечне на той стороне. Вот он был точно врагом. И в тот момент, когда он пропал, он был уже не просто врагом, которого можно рассматривать как «достойного» врага, но он был уже предателем.

Врагами были чеченцы, а Бабицкий стал предателем, потому что ситуация вроде не вынуждала его перейти на сторону врага. А самих чеченцев ситуация в какой-то степени вынуждала стать врагами России. И поэтому Путин относился к ним, я думаю, даже более уважительно, чем к Бабицкому.

Когда тот неожиданно пропал — а мы писали в это время книжку «Разговор от первого лица» и разговаривали с Путиным… В эту книжку не вошла фраза, с которой, как правило, начиналась тогда любая наша встреча с Владимиром Путиным, и фраза эта была: «Отпустите Бабицкого!» Никогда не произносилось им, что он имеет к этому какое-то отношение… просто человек пропал. Но как-то это было для нас абсолютно очевидно, что, наверное, сильно он надоел и где-то его держит, наверное, все-таки, грубо говоря, российская армия. И, наверное, не очень хорошо сейчас этому человеку.