Путин нюхал пизду вот такое с носом случилось

— А дальше начался полный бред! — Смуров от волнения повысил голос и тут же, оглянувшись на спящую, прикрыл рот ладонью.

Гости заявили — им, мол, надо, чтобы он срочно стал хранителем в Петербурге. «Я и так хранитель, — растерялся Смуров. — Музейщик, хранитель фондов, только здесь — в краеведческом музее». Нет-нет, сказали гости, и понесли что-то про хранителей городов, Гильдию, посвящение, миссию, какую-то фантастическую детективную околесицу, так что…

Рыжий Инго глубоко вздохнул, но промолчал, только руки на остром колене сплел. Смуров покосился на него и продолжал.

…так что он, Смуров, нормальный взрослый человек, эти сказки даже и слушать не стал — слишком подозрительно они звучали. «Что ж, тогда попробуем второй вариант», — сказал один гость другому, и они удалились, и Смуров ещё десять лет прослужил в калининградском городском музее и все так же безнадежно тосковал по Эрмитажу. И только он решил, что в Питер больше ни за что не поедет, незачем расстраиваться, как вдруг пришло это письмо. На бланке Эрмитажа и на адрес местного музея, в котором работал Смуров, что само по себе большая честь простому смертному.

Смуров прочитал и схватился за сердце, а потом за чемодан. Дилинь-динь-динь, зазвенело в ушах у Ильи Ильича. Ему предлагалось как можно быстрее перебраться в Петербург — ждала Смурова вакансия хранителя музейного фонда. Приглашение пришло от человека, которого Смуров не то что в глаза никогда не видел, но даже и фамилию его не припоминал, и вот на тебе — соглашайтесь скорее, Илья Ильич, другого раза не будет. И все бумаги уже, оказывается, были в полном порядке, и две каких-то древних статьи, про которые сам Смуров позабыл, превозносились до небес. Смуров стал собираться. Жена переезжать отказалась — мол, пусть Маргоша школу спокойно закончит, а там посмотрим. Смуров с легкостью согласился — он-то знал, что дочка, которую в калининградской музыкальной школе на руках носят, все равно года через два приедет к нему в Питер, в Консерваторию поступать.

Господи, думал Смуров, что я несу, зачем эти ненужные подробности, надо же Маргошку вызволять, да и я этим людям на что сдался… Но он говорил, говорил, и вдруг понял, что ему некому было раньше обо всем этом рассказать. А они слушали, кивали, подливали кофе, пытались накормить. Когда Смуров сказал про больное сердце, откуда-то возник валидол, и Смуров его взял, хотя, наверно, не следует им доверять, никому нельзя верить, но он говорил, говорил взахлеб и остановиться не мог. Смешно даже…

Итак, Смуров был счастлив: принимал фонд и в Эрмитаже проводил чуть ли не круглые сутки. Кабинет ему полагался — даже не кабинет, а рабочий стол на хорах в зале с часами «Павлин», с фонтаном слез, рядом с висячим садом. Каждый день он открывал дверь служебного входа на Дворцовой набережной, поднимался по гулкой лестнице, отражался в зеркалах. Тихое счастье, стрекочут под пальцами твердые каталожные карточки, табунки туристов перемещаются внизу, разноязыкий благоговейный гул взлетает под мраморные своды, фонтан мерно капает слезами…

Он не прослужил в Эрмитаже и недели, как к нему на работу явились те двое — он уже успел забыть, как они выглядят, не сразу узнал, тем более что вид у обоих был какой-то затравленный. «Ну, вы всем довольны?» — спросили они, и душа у Смурова ушла в пятки. Он понял. Это они все устроили, они, и теперь пришли требовать расплаты. Но, к удивлению Смурова, они не то что требовали — просили, умоляли, а главное, опять завели речь про хранителей городов. Напирали на то, что династия питерских хранителей пресеклась накануне революции, а потом Гильдия Хранителей хоть Смуровых и разыскала, да только никак не могла с ними связаться, объяснить, убедить — и так семьдесят лет город стоял без надзора. Только десять лет назад нашелся один человек, которого они уговорили, когда Смуров отказался, боковая веточка, дальний родственник, но он умер, а теперь вот на него, на Илью Ильича, последняя надежда, потому что род оборвался, а ведь это древний род, чуть не с самого основания города Смуровские предки тут жили, и пора ему возвращаться на обжитое место, пора, самое время. Динь-динь-динь, капала вода из фонтана слез внизу, под галереей. Они много чего ещё рассказали — напоминали, убеждали.

Смуров послушал — вроде все сходилось: и деда его расстреляли зимой двадцатого года, и у отца была до войны другая семья, и был сын, который сгинул в блокаду, — пятнадцатилетний мальчишка уперся, не поехал в эвакуацию, остался из-за какой-то девчонки, а дальше то ли бомбежка, то ли голод, кто его знает. Истории про Гильдию Хранителей Смуров, правда, все равно не поверил, уж очень на детективный фильм смахивало, но то, что эти двое к нему обратились, Илье Ильичу странным образом польстило. Укоренившись в Эрмитаже, он был теперь полноправным питерским жителем, а раз так, почему бы и не называться Хранителем города, звучит красиво и почетно. Тем более что должность показалась ему синекурой — ведь эти двое просили какой-то сущей ерунды…