Путин отвечает за всё

Вывод же, к которому приходит Владимир Прибыловский, сформулирован несколько мягко, но он самоочевиден для неангажированного наблюдателя: «Почти три с половиной года правления Путина, считая с января 2000 года, — время, потерянное для России, время упущенных и растраченных на пустяки возможностей».

2003 г.

Путинский застой

Пустое и разочаровывающее Послание президента Путина Федеральному собранию РФ пытаются истолковать и подсластить приласканные политологи Кремля, в том числе небесталанный Александр Гельевич Дугин.

Ничего лучшего он не нашел, как представить «путинский застой» — проявлением мудрого консерватизма, чуть ли не «консервативной революции». Витиеватому обоснованию этой натужной концепции посвящена его пространная статья «Владимир Путин и консервативная революция» в официальной «Российской газете» за 20 мая 2003 года.

Начинается статья интригующе. «Загадочный Путин молчаливо и, скорее нахмуренным и веселым одновременно видом, нежели человеческими словами, дал нам наконец-то понять: его программа правления обозначается одним простым словом — «консерватизм».

Все облегченно вздохнули: наступила ясность, Президент расшифровал свой план. Любопытно, что и на сей раз Путин остался верен себе: сам он слова «консерватизм» не произносил. Определенности стало больше, но Путин изменил бы себе, если бы раскрыл карты до конца. Теперь полем загадки стало само понятие «консерватизм». Что, собственно, под этим следует понимать? Ответ на вопрос: «Кто он, мистер Путин?», мы получили — «Мистер Путин — консерватор». Но теперь насущным становится другой вопрос: «Что надо понимать под «консерватизмом» в современной России?»».

Вот так по-фокуснически на пустоту накидывается таинственное покрывало «консерватизма», одно бессодержательное истолковывается другим еще более отвлеченным. И далее следуют ученые рассуждения о консерватизме вообще и о наилучшем для России виде консерватизма в особенности. Причем — с непременной отсылкой к собственному интересу, связанному со своей Евразийской партией и с необходимостью ее административной и финансовой подпитки со стороны Администрации президента. Мол, «на самом деле, размышление о современном российском консерватизме, по сути, и есть размышление о евразийстве, синтезирующем русскую политическую историю на основании уникальной геополитической и цивилизационной методологии. Россия, понятая как Евразия, обнаруживает свою неизменную и постоянную суть, свою идентичность в истории — от мозаики славянских, тюркских и угорских племен, через Киевскую и Московскую Русь, к Великой континентальной империи, вначале — «белой» потом — «красной», вплоть до сегодняшней, несколько растерянной, но внутренне собирающейся для нового исторического рывка демократической России».

Далее продолжаются пространные рассуждения о разновидностях консерватизма и о «правом консерватизме» как наиболее приемлемом. «Правым консерватором в современной России является тот, кто, стремясь к возрождению имперского мирового величия Отечества, к хозяйственному процветанию нации, подъему нравственности и духовности народа, считает, что к этой цели нас приведут умелое использование рыночных механизмов и система ценностей религиозно-монархического, централистского толка.

Такой правый консерватизм теоретически может акцентировать либо культурно-политический (усиление позиции традиционных конфессий, возрождение национальных обычаев, восстановление некоторых социальных, общественных и политических институтов), либо экономический аспекты. В экономике право-консервативный проект логически должен развиваться в русле теории «национальной экономики», обобщенной немецким экономистом Фридрихом Листом и примененной в свое время в России графом Сергеем Витте. Можно назвать этот проект «экономическим национализмом». Его экстремальная формула звучит приблизительно так: полностью свободный внутренний рынок с жесточайшей системой таможенного контроля и скрупулезной регламентацией внешнеэкономической деятельности, с учетом интересов отечественных предпринимателей».

Никто не спорит, что «экономический национализм» лучше нынешнего российского «компрадорского капитализма», но причем тут Путин, который олицетворяет антинациональный экономический курс? Тем не менее Дугин старательно подводит Путина именно чуть ли не под «экономического националиста». Смешно!

Ни слова не говоря о торжествующем компрадорстве, причем в его наиболее отвратительной форме «сомосовщины», Дугин испускает утопические рулады насчет желательности «экономического национализма». «Национальная экономика не предполагает национализации крупных монополий, — умозрительствует он, — но настаивает на консолидации крупного бизнеса вокруг политической власти с прозрачной и внятной для всех целью совместного решения общенациональных задач, укрепления державы и процветания всего народа.