Путин. Прораб на галерах

— Я не знаю, по какому телефону звонить в ЕС, — отвечал господин Киссинджер. — По крайней мере, такую фразу мне приписывают так давно, что я и сам уже верю, что когда-то произносил ее. Так вот, кажется, Европа создала валютный союз без идейной бюджетной политики…

Дискуссия «пикейных жилетов» в шестом павильоне продолжалась.

* * *

Президент Израиля Шимон Перес в своей речи рассказал, что его «охватывает ужас», когда он думает о том, «что могло стать» с евреями.

— Что стало бы со всем миром, если бы не Красная армия взяла Берлин, а нацистам удалось бы захватить Москву.

Действительно, такой вариант развития событий как-то даже в голову не приходил. Но евреи привыкли считать все нюансы…

После этого Шимон Перес перешел к политической части своего выступления и заявил, что он уверен: «Россия, победившая нацизм, не допустит подобных угроз. Ни иранской угрозы, ни продолжения кровопролития в Сирии».

Это был вежливый удар под дых: возразить ведь нечего.

Остается просто продолжить.

* * *

В фойе президентского дворца появился бизнесмен Михаил Гуцериев. На его деньги построен российский центр науки и культуры в Вифлееме.

На вопрос, почему он строил этот центр, Михаил Гуцериев ответил предельно откровенно:

— Сказали, я и построил.

— Веление души… — поспешил уточнить стоявший рядом православный священник, выразительно глядя на господина Гуцериева.

— Веление души? — удивленно переспросил тот. — По велению души девушкам бриллианты дарят. А у нас так: сказали построить — я и построил.

* * *

Уверенный в своей протокольной мощи спецпосланник ООН в Сирии Кофи Аннан тем не менее подкреплял эту мощь и уверенность в завтрашнем дне большой золотой печаткой на указательном пальце левой руки. Носить такую печатку, очевидно, важно для него: на Ближнем Востоке, где ему приходится бывать по работе, ценятся такие знаки отличия.

* * *

— События опережают ход переговоров? — осторожно предположил подошедший собеседник.

— Да эта резолюция Совбеза!.. Если прямо сказать…

Но Сергей Лавров все-таки нашел в себе силы не сказать прямо.

* * *

— Вам физкультура в школе нравилась? — спрашивали олимпийскую чемпионку Алию Мустафину.

— Я на нее ходила, — отвечала она.

Учителя, собравшиеся в этом же зале, ждали другого ответа. Впрочем, ученики — именно этого.

* * *

На саммите АТЭС с японским премьером вышла не лучшая в его жизни история. Трудно сказать, как он оказался не просто в международном пресс-центре, где чужие не ходят, а и в одном лифте с корреспондентами и операторами из нескольких стран, а в основном, конечно, из России. Очевидно, его привело сюда не желание пообедать, а просто человеческое любопытство. Проблема состояла в том, что остальные-то зашли в лифт именно для того, чтобы пообедать на 11-м этаже пресс-центра.

Премьер-министр вошел первым, охрана, кроме одного человека, учтиво осталась снаружи. Но лифт не поехал, а вместо этого сработала сигнализация, свидетельствующая о перегрузке, причем сигнализация здесь в лифтах настолько тревожная, что мурашки по коже бегут всякий раз, даже если ты знаешь, что ничего плохого совершить еще просто не успел.

Премьер посмотрел на журналистов. Журналисты на премьера. Он сначала не хотел выходить. Вернее, он, кажется, не понимал, почему они не уступают место ему. Ну вот если бы Владимир Путин в Японии зашел в японский лифт, наполненный японцами, и сработала бы сигнализация, разве потребовалось бы ему выходить? Они бы сами испарились из этого лифта.

Но это был совсем другой, можно сказать, противоположный случай. Все молчали, даже не потупившись. На лицах отечественных журналистов ясно читалось: «Это наш саммит!» В конце концов японский премьер, виновато улыбнувшись и делано вздохнув, вышел из лифта.

Я потом спросил у журналиста из этого лифта, больше всех возмущенного тем, как вели себя его коллеги, почему он сам не вышел из лифта.

— Я? — с недоумением переспросил он. — Да я вообще в углу стоял!

* * *

— Вообще, — сделал неожиданное признание глава Конституционного суда Владимир Зорькин, выступая на Всероссийском съезде судей, — справедливый суд — это мечта всех людей!

Судя по всему, недостижимая.

* * *

После того как волгоградские власти приняли решение по праздникам называть свой город Сталинградом, жизнь в нем изменилась (по крайней мере внутренняя). Но главное, жители города по-новому (или, наоборот, по-старому) идентифицировали себя. Они теперь были сталинградцами, хотели они этого или нет.

На городских перекрестках стояли девушки в красноармейских дубленках, или, вернее, в тулупах, и регулировали движение. От этого в Сталинграде были сильнейшие пробки.

У подножия Мамаева кургана работали военно-полевые кухни МЧС, но еду (гречневую кашу с подливой) давали попробовать только в первые минуты после появления кухонь: сотрудники МЧС убеждались, что гречка людям нравится, и прекращали ее выдачу, а на вопрос «почему?» отвечали односложно и торжественно:

— Бережем для ветеранов.

Аргумент был неубиваемый, или, вернее, расстрельный.

* * *