Путинский федерализм. Централизаторские реформы в России в 2000-2008 годах

Судьи встали на сторону Зубакина по всем принципиальным позициям. Они признали не соответствующим Конституции России положение об обязательном согласовании Эл Курултаем назначений и освобождений от должности всех без исключения руководителей республиканских органов исполнительной власти, как нарушающее баланс между законодательной и исполнительной властью. Суд подтвердил, что отрешать совершившего уголовное преступление Главу можно только после вступления в силу приговора суда, а регион не вправе устанавливать дополнительные полномочия суда общей юрисдикции. Нормы об отзыве – как алтайская, так и российская – также были объявлены не соответствующими Конституции, «поскольку они не предусматривают необходимость четких правовых оснований отзыва {…} не устанавливают процедурных гарантий, в частности не требуют положительного голосования большинства всех зарегистрированных избирателей {…}, что создает возможность произвольного применения данного института, особенно в случаях, когда отзыв связывается с утратой доверия по политическим мотивам».

Суд также указал, что институт отзыва может вводиться, но только «при условии установления надлежащих правовых оснований и процедур» (в поправки к Закону «Об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных органов…», принятые в 2000 г., был включен пункт, ликвидирующий институт отзыва, вновь он был введен в 2003 г., а в 2004-м опять ликвидирован).

Естественно, Суд постановил, что Алтай не вправе объявлять природные ресурсы собственным достоянием, вмешиваться своими законами в федеральное судоустройство и заявлять о своем суверенитете .

Это Постановление касалось не только одной маленькой сибирской республики [82] , но и десятков других регионов, поскольку решения судей по делам о соответствии Конституции распространяются как на непосредственно оспоренные положения, так и на все аналогичные положения любых нормативных правовых актов в России. Более того, по запросу группы депутатов Думы 27 июня 2000 г. Суд вынес Определение о проверке соответствия Конституции России отдельных положений конституций Адыгеи, Башкортостана, Ингушетии, Коми, Северной Осетии и Татарстана. Тут уже не обошлось без участия Администрации Президента. На случай если кто-то недопонял Постановление, были прямо маркированы как противоречащие федеральной Конституции нормы о суверенитетах республик, о принадлежности им верховной власти на своих территориях, о народах республик как о носителях суверенитетов и источниках (единственных источниках) власти, а также «вытекающие из принципа суверенитета» нормы о верховенстве, высшей юридической силе конституций республик и их законов, о правах республик приостанавливать действие правовых актов Федерации на своих территориях, о договорном характере статуса республик как субъектов Федерации, о договорном характере вхождения республик в состав Федерации (и, следовательно, пребывания, нахождения в составе России), о статусе республики как субъекта международного права и нормы, регулирующие отношения собственности на природные ресурсы, находящиеся на территориях республик, порядок владения, пользования и распоряжения ими.

СМИ сконцентрировали внимание именно на теме суверенитета, что вполне понятно и, в общем, правильно. Однако они тиражировали один тезис: Суд лишил республики суверенитетов. Голоса тех, кто напоминал, что ни у каких регионов никаких суверенитетов не было, а точнее, что республики не реализовали свои претензии (они же не вышли из состава России), тонули в одобрительном или критическом гуле.

Во введении и части I тема «парада суверенитетов» в России в июле 1990 – январе 1991 гг. и постепенного преодоления его последствий уже разбиралась достаточно подробно, повторяться излишне. Стоит только добавить, что Конституционный Суд впервые высказался о сомнительности республиканских суверенитетов еще в 1992 г [83] . А Президент Калмыкии Кирсан Илюмжинов в 1994 г. добился замены «суверенной» Конституции своей республики на так называемое Степное Уложение, в котором о суверенитете не говорилось ни слова [84] . Этот прецедент уже тогда продемонстрировал девальвацию значения претензий на суверенитет.