Путём всея плоти

Судьбу Батлера нетрудно объяснить. Люди любят «автобиографии», но, как правило, не воспринимают их иначе, как в беллетризованной форме или в форме «дневника». Только встретив такую литературную автобиографию, приняв её и научившись любить автора по роману о его жизни и по его «запискам для себя», — только после этого публика примет от него все что угодно автобиографическое — даже из области богословия или биологии. Тут есть предварительное условие: автор должен стать интересным человеком, с которым стоит познакомиться, которого стоит полюбить. Сам Батлер признает, что в писателе ему в первую очередь любопытен человек, а, испытав к нему интерес, он смакует все, что тот делает или говорит. Если выходит неординарная книга об эволюции, не подкрепленная никакой научной «квалификацией», и подписана она неким Сэмюэлем Батлером, это не произведет впечатления. Его имя никому ничего не говорит. Книга не привлечет внимания, поскольку это даже не что-то «объективное» — научное и познавательное. Это личные впечатления, один из тех многих опусов, что ежегодно появляются в витринах, дело рук любителя или маньяка. Но если имя автора уже связано с книгой большой художественной ценности или с богатейшим дневником (каковым являются «Записные книжки»), тогда любая работа в любой области знания, подписанная этим именем, возбудит у читателя любопытство.

Батлер плохо вел свое творческое хозяйство. Он публиковал отмеченные личной печатью работы в разных областях, не спеша выпустить в свет автобиографический роман, — то есть прежде, чем стать в глазах публики писателем. Эти работы вошли в собрание его сочинений, выдержавшее много изданий как на английском, так и на французском (пятитомник в переводе Валери Ларбо). Переиздания всех его книг в Англии начались именно после выхода из печати его романа, а особенно — после «Записных книжек». Это не массовый успех (такого у творчества Батлера никогда не будет, сколь бы оптимистично ни высказывался Ларбо) — но искренний и растущий интерес ко всему, что написал Батлер. Читатели и почитатели писателя следят за ним и там, где Батлер отходит от литературы: в дарвинизме, в проблеме Гомера, в богословских спорах и в шекспириане <…>.

Автобиографичность в сочинениях Батлера означала совершенное и последовательное соответствие самому себе, то есть акт интеллектуальной и моральной отваги. В его время, как и в наше, давалась ошибочная интерпретация интеллектуальной отваге. Считалась отвагой твердая определенность убеждений: кто ты — эволюционист или христианин, отвечай «да» или «нет». Батлер с самого начала отказался бесповоротно переходить в тот или другой лагерь, брать сторону либо священников, либо эволюционистов, верить либо в букву Евангелия, либо в «происхождение видов». Не веря больше в букву Евангелия, он не покидал блок христианства. Веря в эволюцию, резко критиковал Дарвина, идола эпохи. Батлер знал, что настоящая отвага — не в том, чтобы сказать чему-то «да» или «нет», а в сохранении самобытности мысли, в пристальном внимании к фактам и истинам, в отборе для себя определенных вещей и отказе от других. Определенных вещей — то есть сообразных его мысли. «Автобиография», а не богословская догма. «Автобиография» — или полный уход в противоположное течение, эволюционистское.

Батлер никогда не мог нарушить эту верность самому себе, своему опыту, своей интуиции и образу мысли. Ему не нравится Бетховен, и он об этом говорит. Он предпочитает Генделя. Ему никогда не нравились ни Леонардо да Винчи, ни Рафаэль, ни Микеланджело. Он предпочитает Беллини и Гауденцио Феррари. Ренан вызывает у него жалость. Эсхил кажется нелепым (он выделяет из всей греческой драматургии только Аристофана). Нет ничего стоящего в посланиях Святого Павла, говорит он без обиняков. Ему они не нравятся. Он признает, что безуспешно пытался переломить свои «автобиографические» установки, принять объективные, универсальные ценности. Этот человек, который мыслил, взвешивал и отбирал везде и всюду, отбирал только то, что нравилось ему, что соответствовало ему из всего океана мыслей и чувств.