Ну и конечно, когда ему пришло в голову написать роман, единственный свой роман (он и не собирался писать второй), ни о чем, кроме автобиографии, не могло быть и речи. Я думаю, просто не могло быть по-другому, хотя «The way of all flesh» — книга
Вот признание из этих «Записных книжек»: «Мне дают иногда понять, что с моей стороны это знак смехотворного тщеславия: собирать столько записей о себе самом, поскольку такая вещь предполагает в некотором роде уверенность, что когда-нибудь меня сочтут интересной персоной. На это я отвечаю, что ни я и никто другой не могут знать, буду я или нет интересной персоной после того, как умру. Больше шансов, что не буду…» Но во множестве других мест Батлер отчетливо дает понять, сколь твердо он был уверен в своем литературном бессмертии (правда, относительном, потому что он знал, что рано или поздно любая слава гаснет, даже такая, как шекспировская). Не раз он сетует — и не только в дневниковых записях, но и в эссе, прочитанных на публике, что его литературная судьба сложилась несправедливо. Бесспорно, она сложилась бы совсем по-другому, если бы он опубликовал «The way of all flesh». He исключено, что даже и общественный резонанс был бы большой — но и большие неприятности тоже. Среди его записей есть одна, где он говорит, что настоящим творцам нужно иметь в распоряжении все свое время. Они не должны распыляться на визиты, на литературные кружки, на выступления. Писатели должны писать книги — и все. Может быть, он не мог бы писать так хорошо, говорится в другой его записи, если бы не был безвестным затворником.
Так или иначе, опубликовать «Путём всея плоти» он не мог. Это был автобиографический роман, содержащий столько нападок на семью и на буржуазную мораль, что он боялся. Пройдемся же по его жизни, чтобы понять и роман, и «отвагу» уйти в затвор посреди эпохи, отмеченной неистовой страстью к «групповщине» (блок дарвинистов достигал порой накала и нетерпимости мистической секты).