Путём всея плоти

Я тогда не мог знать, как тесно переплетётся в будущем жизнь моего крестника с моею, иначе я, конечно же, смотрел бы на него другими глазами и замечал бы многое, на что тогда внимания не обращал. А так мне хотелось поскорей бежать от него прочь, потому что сделать для него я ничего не мог, или предпочитал говорить себе, что не могу, а видеть все эти его страдания было для меня невыносимо. Человек не только должен по возможности идти своим путём, но и лишь в той мере связывать себя со всем прочим, тоже идущим своим путём, в какой оно, это прочее, хотя бы не доставляет дискомфорта. За исключением чрезвычайных обстоятельств, и то не надолго, не надо бы даже видеть ничего чахлого и затравленного, не говоря уже о том, чтобы есть мясо животных, измученных непосильной работой или недоеданием или страдающих каким-нибудь недугом, ни также прикасаться к овощам, выращенным не должным образом. Ибо все эти вещи стоят человеку поперёк дороги; вообще всё, с чем он так или иначе сталкивается, перекрещивается с его путём, образует с ним крест, который может пойти ему на пользу, а может и во вред, и чем лучше то, с чем он перекрещивает пути, тем выше вероятность, что он проживёт долго и счастливо. Всё должно быть так или иначе перекрещено с другим, иначе просто перестанет существовать, но вещи священные — такие, например, как святые на полотнах Джованни Беллини[103], — скрещивают пути лишь с самым лучшим в своём роде.

Глава XXIV

Буря, которую я описал в предыдущей главе, — лишь единичный образчик того, что происходило ежедневно на протяжении многих лет. Какими бы ясными ни были небеса, облакам неизбежно предстояло сгуститься то там, то здесь, и гром и молния неизбежно должны были обрушиться на юных, ни о чем не подозревающих существ.

— Потом, вот ещё что, — рассказывал мне Эрнест, когда не так давно я попросил его поделиться воспоминаниями о детстве, чтобы включить их в этот мой рассказ, — мы выучивали наизусть псалмы миссис Барбо[104]; они были в прозе, и там был один про льва, он начинался так: «Придите, и я покажу вам силу. Силен лев; когда вздымается из логова своего, когда потрясает гривой своею, когда слышится глас рёва его, скоты полевые бегут прочь, и звери лесные прячутся в норы, ибо он свиреп». Я, когда немного подрос, пытался сказать Джои и Шарлотте, что это прямо о нашем отце, но они такие завзятые моралисты — они сказали, что с моей стороны это грешно… Дома духовенства — чаще всего несчастливые дома, и это во многом оттого, что пастор так много времени проводит дома или вблизи от дома. Врач половину своего времени навещает больных; у адвоката или торговца есть контора, а вот у духовного лица такого официального места вне дома, где бы он проводил много часов подряд по расписанию, нет. Когда отец уезжал на целый день за покупками в Гилденхэм, это был для нас праздник. Гилденхэм от нас довольно далеко, и отец долго составлял список необходимых дел, пока их не накапливалось достаточно, чтобы выделить день и отправиться их все выполнять. Как только за ним закрывалась дверь, воздух в доме как бы светлел, а едва отворялась, чтобы впустить его обратно, и тут же мы снова оказывались под властью закона с его вездесущими «нельзя», «не трогать», «не брать». Хуже всего то, что я не мог доверять Джои и Шарлотте; мы могли быть заодно какое-то время, а потом они вдруг развернутся кругом, и совесть заставит их пойти и наябедничать маме с папой. Они хоть и бежали вместе с зайцем, но до известных пределов, потому что инстинкт велел им быть с гончими псами.

Я так думаю, — продолжал он, — что семья — это пережиток того начала, который логически принадлежит классу обоеполых животных, — а обоеполые животные оказались несовместимы с высшими формами жизни[105]. Я бы сделал с семьёй в человеческом роде то, что природа сделала с обоеполыми — ограничил бы её низшими и не слишком прогрессировавшими родами. Совершенно очевидно, что в природе исконной склонности к семейной системе не существует. Проведём опрос среди существующих форм жизни, и семью мы обнаружим лишь у абсурдно ничтожного меньшинства. Рыбам она неведома, они прекрасно обходятся без неё. Муравьи и пчёлы, общей численностью далеко превосходящие человека, походя жалят до смерти своих отцов и сами подвергаются неслыханным издевательствам со стороны отданного на их попечение молодняка — и при этом где ещё мы найдём сообщества, внушающие такое всеобщее уважение? А возьмите кукушку — кого ещё из птиц мы любим так, как её?

Чувствуя, что он отклоняется от темы, я попытался вернуть его к воспоминаниям детства, но куда там.