Путёвые записки

Владимир Сергеевич рассказывал мне о тёплой жизни в Аргентине и её автобанах, что лучше немецких, о вечно весёлых латиносах и неутомимых в любви мулатках. О легальной торговле в Европе джемом и нелегальной – кокаином. О неудачной попытке выйти на перспективный рынок России и неожиданном аресте.

О беженцах из смытого цунами Гаити и небывалой возможности контрактной службы в погранвойсках Доминиканской Республики ради двухнедельного сафари на чернокожих нелегалов.

Я слушал его чудную историю в пол-уха и думал о том, как бы вежливо отвязаться от подозрительного «наркобарона».

Вдруг от дальней стены выкрикнули:

- У кого-нибудь есть дрова?

Секундная тишина, и каждый снова занялся своим бездельем. Я схватился за повод, извинился перед соседом и направился к двум зекам, возившимся в стороне. На обоих болтались чёрные робы со светло-серыми полосками на плечах. Рядом на клетчатых худых баулах лежали скрученные фуфайки.

- Может быть у меня есть, - сказал я им, - но что это такое, дрова?

Они переглянулись и один из них, явив мне почерневшие обломки сгнивших зубов, поинтересовался:

 - Ты сколько сидишь?

 - Два года, - ответил я. – С хвостиком.

 - И за два года ты не узнал, что такое дрова? - прищурился зек.

Я пожал плечами.

- Ты где чалился-то? - спросил второй, весь усыпанный сочными оспинами. – Чё за крытка?

 -В Лефортово. Это…

- Понятно, - перебил меня беззубый, махнув рукой. – Дрова — это то, на чём мы ща

будем чифирь подымать. Простынь или харник хозовский есть?

- Харник?!

- Мля, тля! - покачал головой прыщавый. – Полотенце казённое.

Я кивнул и пошёл к сумкам.

- Ты здравый? - донеслось в спину.

Я оглянулся и снова кивнул.

Вернулся я с комплектов постельного белья и советом от наркобарона не связываться с опасными «акулами».

- В рот компот! - засмеялся беззубый, увидев меня с охапкой «дров». - Давай сюда!

Бледно-синими от истлевших наколок пальцами одна простынь тут же была разорвала в длинные ровные клочья. Вторая же беззастенчиво перекочевала в клетчатый баул «на потом». Наволочку отложили в сторону.

Беззубый достал закопченную алюминиевую кружку, шерстяной носок и пакет с мелколистовым чаем. Ручка кружки была обмотана носовым платком, носок - заштопан.

Зек набрал из-под крана воду и кинул несколько жменей чая. Получилось «с горкой». Пока он возился с кружкой, его «кореш» скрутил из полос ткани фитиль и достал спички. С нарочито серьёзной понтовитостью зек одной рукой вынул из коробка спичку, той же рукой ловко её и зажёг, подпалив следом фитиль. 

Оба зека сели на корточки. Беззубый натянул на руку носок, локтём упёрся в ногу и крепко стиснул кружку. Второй рукой он поддерживал напряжённую кисть. Его прыщавый товарищ поднёс ко дну пламя.

Зеки застыли. Казалось, они перестали дышать, медитируя на пламя. Но как только кончик фитиля подгорал, прыщавый выдёргивал пальцами с обглоданными ногтями чёрную окалину и поднимал фитиль, точно выдерживая расстояние от огня до кружки.

Металл нагревался всё сильнее. Мутная плёнка испарины покрыла лоб зека. Шло время. Зек не шевелился. Мои ноги затекли, я встал размяться, снова сел и через пару минут встал. Догорал уже третий фитиль. Беззубый закрыл глаза и сжал губы, в миг превратившись в сморщенного старика.

- Если огонь погаснет, - сипло сказал зек с фитилём, - хана чифиру!

Дым от дров заполнял «сборку», но никто и не думал жаловаться – в тюрьме чифирь свят, да и в табачном угаре доля нашей копоти была невелика.

 Толстый почерневший слой чая чуть провалился и тихо засопел.

- Шепчет, - протянул беззубый, не открывая глаз и растянув сухие губы в улыбке.

Сквозь тяжёлую, взбухшую шапку чая вырывались тонкие струйки пара. Распахни сейчас дверь и объяви о свободе – зеки и не дёрнутся, пока не доведут ритуал до конца.

Чай зашевелился, то оседая, то снова подымаясь над краем кружки грибной лепёшкой.

- Смотри-ка, дышит, родненький - любовно сказал страдалец в носке и качнул кружкой.

Наконец, когда вода под плотным слоем заварки пошла пузырями, зек кинул на пол фитиль и затушил его стоптанным ботинком.

- Ну нихерасе я прозрел! – всхлипнул беззубый, поставил аккуратно кружку и рванул к раковине остужать обожжённую руку.

- Неси свой хапок, килишнуть надо,- крикнул он мне, сдирая с руки носок и облегчаясь от боли под струёй холодной воды.

Это я понял.

Издалека заметив мою литровую пластиковую кружку, «особики» одобрительно зацокали:

- Нормальный литрячок, сиротский!

Они вылили в него тёмную смоляную жижу и тут же перелили обратно. Вытряхнув на пол прилипшие к стенкам чаинки, прыщавый взял наволочку, оторвал от неё кусок ткани и сквозь него профильтровал чифирь, выжав заварку до капли.

- Жалко нифеля,- с сожалением протянул он,- с них бы ещё вторячки поднять.

- Не жиди, чая по-бане у нас,- отобрал тряпку второй зек и кинул её на кучу мусора в дальнем углу сборки.

- Есть барабульки?- спросил он у меня.

- Что? - не понял я.

- Сосульки. Стекляшки, - разъяснил он.

Я молчал.

Прыщавый усмехнулся, тускло блеснув стальным зубом и терпеливо перечислил:

- Карамельки, леденцы, конфетки…

- Монпансье пойдёт?

- Ещё как пойдёт! - загоготал он. - Тащи сюда!