Пузыри славы

Ибрахан был в положении утопающего, который мало того, что не умел плавать, попал в бурлящий водоворот, откуда даже искусный пловец не выбрался бы. Но Ибрахан продолжал барахтаться, не теряя надежды, что кто-то каким-то чудом вызволит его из смертельной опасности. Не будь этой надежды, он наложил бы на себя руки, так ему все опостылело. Но нет, он не допустит, чтобы недруги злорадствовали над его прахом. К чему спешить на тот свет? Туда он еще успеет. Остался один, последний, спасительный шанс — пуск газовой печи… Сойдет благополучно, и он всплывет на поверхность, пусть не совсем цел и невредим, пусть даже со строгачом в личном деле, но зато по-прежнему в номенклатурной орбите…

Ибрахан никогда в жизни не молился, не знал ни одной молитвы наизусть. А сейчас помолился бы, хоть и был неверующим…

И, как бы стряхнув с плеч громаду забот, притворно бодро запел:

— Другого нет у нас пути…

— Вы молодчина, Ибрахан Сираевич! — поддержал его Булат. — Теперь я вижу, вы сильны духом, вы — настоящий руководитель! Мы с вами еще поработаем!..

Строители сдержали слово. Эксплуатационники подписали акт о приемке здания печи. Вслед за строителями управились с заданием монтажники. Ибрахан торопил, подхлестывал, сулил премиальные.

— Каждый час на учете! Мы близки к финишу. Не подводите!

И вот наступило долгожданное утро пробного пуска газовой печи. Все механизмы были испытаны, выверены. Сердце радовалось, глядя, как исправно и четко действуют разные части туннельной печи!

Ибрахан, наученный горьким опытом, настоял на том, чтобы возле пуска печи не было никакой шумихи.

— Для всех, и для Аксакала, досрочный пуск печи должен быть приятной неожиданностью, — настаивал Ибрахан. — Тогда это произведет фурор. Сперва мы пустим печь, так сказать, в семейном кругу. А потом пусть вызывают на бюро… А я им: «Я к вам с просьбой».

«С какой такой просьбой?»

«Я прошу перенести бюро на два часа позже».

«Странная просьба, — скажет Аксакал, — что вам дадут эти два часа? Хотите наверстать упущенное? Немного успеете за два часа!»

«А я прошу перенести бюро по причине досрочного пуска газовой туннельной печи!»

«Как так? — удивятся члены бюро. — Это непостижимо! Выходит, вы умеете не только допускать отдельные промахи, но и при желании показывать образцы отличной работы. Что ж, очень приятно, что мы ошибались… А то мы собирались списывать вас с корабля…»

Такой ласкающий душу разговор, несомненно, произойдет завтра, а сегодня…

Сегодня Ибрахан и Булат в который раз подымались наверх, спускались вниз, заглядывали в нутро печи. Булат давал объяснения. Ибрахан внимательно слушал, поражаясь, как быстро его зять освоил сложную премудрость обжига кирпича. Конечно, Ибрахан был бы куда спокойнее и увереннее, если бы тут же вместе с Булатом был Альмухаметов. Но так сложились отношения между директором и бывшим главным инженером Альмухаметовым, что тот, обидевшись из-за какой-то мелочи, ударился в амбицию и ушел из комбината по собственному желанию.

Между тем Булат с таким апломбом, так веско и убедительно выкладывал свои глубокие познания, что сомнения Ибрахана быстро рассеялись.

Высушенный кирпич-сырец еще с вечера был загружен в печные вагонетки и поступил в туннельные печи. Сегодня же оставалось пустить газ и задуть печь, чтобы при температуре чуть ли не в тысячу градусов обжечь кирпич и превратить его в огнеупорный строительный материал.

Восемь часов утра… На площадке, которая еще вчера называлась строительной, сегодня почти никого нет, если не считать двух-трех подсобных рабочих да Ибрахана с Булатом. Вот показался и главный герой сегодняшнего события, знакомый нам Уркенбай. Он своего добился, освоил профессию обжигальщика, сдал экзамены по технике безопасности и получил надлежащее удостоверение от газовой инспекции.

В отличие от наших прежних с ним встреч на сей раз он явился только чуточку под мухой. Степень самого незначительного опьянения, едва заметного для несведущих, могла установить лишь особая милицейская трубка. Что же касается Ибрахана и Булата, то они ничего предосудительного в поведении Уркенбай не заметили, и это необычное обстоятельство показалось довольно подозрительным бдительному Булату.

— Слово сдержал? — резко спросил он. — В рот, как условились, ни-ни?..

— Сказал — отрубил! — успокоил Уркенбай. — Маковой росинки не брал…

Уркенбай говорил святую правду, одну только правду. Но разве мог Ибрахан или Булат предположить, что предусмотрительный Уркенбай заблаговременно, еще вчера, запасся бутылочкой «Зверобоя» и припрятал ее в укромном местечке в одном из многочисленных закутков печи, чтобы сегодня достойно отмстить два события огромной важности — пуск газовой печи и прощание обжигальщика Уркенбай с безликой профессией разнорабочего.