Пузырёк воздуха в кипящем котле

…Она стояла в дверях, ведущих в «каморку» Гете, с той самой кроватью и тем самым горшком под ним, а за окном бушевала темная и тревожная осенняя буря, о которой говорила Надя. Горела на комоде одинокая трепещущая свеча. Комякова услышала скрип на лестнице, осторожные, мягкие шаги и обернулась… Перед ней был невысокий мужчина лет сорока, с зачесанными за уши довольно длинными, темными волосами и очень бледным лицом, как раз таким был изображен на одном из портретов хозяин дома. Комякова поздоровалась и хозяин, тот самый третьестепенный поэт, ей учтиво ответил. На каком языке они говорили, Комякова не поняла, но общались они легко и свободно.

- Ну а где же Гете? – задала Комякова, возможно, не совсем тактичный вопрос.

- В Веймаре, - ответил Поэт кротко.

- Он по-прежнему бывает у вас в гостях?

- Я должен объясниться, мадам, - сказал Поэт с волнением в голосе. – Я должен сказать правду. Господин Гете был у меня только один раз, проездом, можно сказать, случайно… Время было позднее, погода не располагала и он заночевал…

- Но стихи он писал, вон в той комнате?

- Я должен сказать правду, мадам. Нет. Тогда все утро господин Гете просидел в гостиной, ни с кем не разговаривал, был не в духе и требовал лошадей…

Ветер за окном завыл сильнее и что-то застучало по крыше…

- А Бетховен? – спросила Комякова.

- Я не имел удовольствия быть знакомым с господином Бетховеном. Это все мои дети, а точнее – внук. В этом доме столько говорилось о господине Гете, что теперь я вынужден все время находиться здесь, а вдруг господин Гете еще заедет? Иначе, как-то непорядочно…

- А если не заедет? – спросила Комякова.

- Конечно, - согласился Поэт, - что можно требовать от небожителя? Может, случайно…

Он был очень симпатичным человеком, этот Поэт, на бледном лице задумчивые его глаза казались почти черными и от этого еще более задумчивыми. И Комякова пожалела, что так и не запомнила его имя и не поинтересовалась стихами. Ну а к Гете, который в этой истории был совсем не виноват, даже почувствовала откровенную неприязнь.

- Приехали! – послышался громкий голос Нади, распахнулась дверца машины. Надя тормошила ее довольно бесцеремонно. – Ну ты и сомлела, совсем раскисла.

- Спасибо, - пробормотала Комякова. – Все было замечательно.

В тот же вечер, в то самое зыбкое, промежуточное время, когда уже исчезает явь и еще не приходит сон, не приходит, но уже вторгается, наполняя освободившееся пространство отрывистыми видениями (буквой «н», или «м», или «л» на пути бегущей строки…), Комякова опять оказалась в этом доме…

Опять завывал за окном тревожный осенний ветер и третьестепенный Поэт со свечой тихо ходил по дому, томясь в ожидании Гете. Комякова спустилась по скрипучим ступеням вниз и подошла к двери… За ней, казалось, особенно свирепствует буря, она толкнула тяжелую дверь… В лицо полетели мокрые листья, ветер сбивал с ног, она наощупь шла в темноте по дорожке к воротам. За спиной чуть светило одинокое окно – в нем стоял Поэт со свечой и смотрел ей в след…

«Дверь – это всегда откуда-то куда-то», - подумала Комякова и толкнула дверь калитки, еще более тяжелую… но очутилась не на улице, на которой стоял дом Поэта, а на знакомой лестнице старого телевидения. Закончился рабочий день, мимо спешили озабоченные люди. Вдруг мелькнула клетчатая рубашка Моцарта.

- Моцарт! Моцарт! – закричала Комякова. – Стой! – и схватила его за рукав.

Моцарт остановился.

- Чего кричишь? Моцарт! Моцарт! Базар развела. Некогда мне.

- Ты видел Антона?

- Что видеть? Вот невидаль. Дома он у меня. С бабкой.

- Ты что?

- Куда ему еще было идти? Его пока не определили. В шахматы играем.

- Я могу его увидеть?

- Зачем? – сказал Моцарт. А потом сказал. – Нет.

- Почему? – спросила Комякова.

Моцарт посмотрел на нее строго и укоризненно:

- Откуда ты здесь взялась? Как-то нехорошо… Это тебе не «ха-ха».

- Я и не говорю, что это «ха-ха».

- Ты можешь не вернуться, - сказал Моцарт. – И определить тебя не определят и вернуться не вернешься. Так и будешь болтаться… - тут он приблизился к ней близко, очень близко и сказал в самое ухо, она слышала слова, но не чувствовала его дыхания. – Это все временно – и многозначительно кивнул на проносящуюся мимо толпу, а заодно и на окружающее их здание старого телевидения.

- Откуда ты знаешь? – спросила Комякова.

- Догадываюсь, - после этих слов Моцарт помчался вниз и исчез в дверях.

Тут Комяковой действительно стало страшно. Прежде она даже не думала о том, что может не вернуться. Сама эта мысль, сама возможность «невозвращения» показалась ей ужасной.

- Моцарт! – крикнула она жалобно.

И стала всматриваться в лица проходящих, надеясь встретить хотя бы Варенину. Но и Варениной среди них не было. Тогда она вспоминала Вахтера. Конечно! Как могла она о нем забыть? Она быстро спустилась вниз и подошла к дверям его комнатки. Дверь была приоткрыта, она постучала.

- Да… войдите… - раздался незнакомый голос.