ПВТ. Лут (СИ)

Никто из них об это не просил; хоть и росли вместе, и прошли через многое рука об руку, про горан до поры и слыхом не слыхивали. Случилось, как природы явление, повязало крепче парных армлетов. Дятел думал, им еще повезло. Его гораном был тот, за кого он убить мог, умереть готов был, а не вовсе чужой человек. Горан полнее раскрывал себя в сражении, когда — плечо к плечу — валентность оружия суммировалась, возрастая многократно; и в быту, послесловии, когда — в сплетении — быстрее раны затворялись, скорее силы возвращались.

Волоха отпустил старпома. Отошел к иллюминатору, успокаиваясь взглядом на Луте.

Цыган смотрел ему в затылок, не улыбаясь, мял ладонью локоть.

— После договорим, Дима, — не оборачиваясь, бросил Волоха. — После.

***

Лут пах по-разному. Будь Выпь знатоком, непременно бы сравнил его оттенки с тонами вина; если бы Второму выпало родиться художником, сердцем бы впитывал краски. Но для него Лут именно пах. И звучал.

В обитаемой зоне, плотно усаженной Хомами, текучая его масса двигалась хаотично и мощно, запахи сплетались в причудливые венки и массивные букеты, преобладали ноты чая, гвоздики, мускуса и соли. От иных Хомов тащило вишневыми костями и миндальным ядом, от других обволакивающе пахло сливами, еще одни отзывались трюфельными, чернильными, земляными запахами.

На глубине, вдали от серебряноглавых Хомов, раскрывались холодные цветы и чистая вода.

Интересно, думал Выпь, как Лут выглядит для Волохи? Русый часто всматривался в него, прикрыв глаза, будто незрячий. Или он действительно становился слепым в этот момент, лишался зрения, умирал — и существовал в Луте, так же как Лут растворялся в нем самом? Или смотрел иначе и видел много больше, чем положено человекову зрению?

Каким был Лут для Юга? Третий его не боялся. Сидел на борту, спустив волосы в глубину — неужели доставал до самого дна? — мог забраться на руль высоты, беззастенчиво разглядывал. Одной масти, оба с горячим звездным огнем в жилах. Определенно, для каждого Лут был свой и — своим.

Волоха остановил корабеллу, и именно в этот момент тьма под ними разошлась — точно совлекли черный фокусный плащ — и Лут выпустил из чернильной пасти серебристую долгую спину, и обтекаемые бока, и лучи оперения.

От представленных размеров явление не сразу соотнеслось в сознании, не сразу поняли, что…

— Это ж нихера не Бухта, — прохрипел Дятел, — это…

— Рыба Рыб, — севшим голосом подтвердил Волоха, закидывая голову. — Одна из корональных, плавающих резиденций Вторых. О, Лут, как глубоко они ее утопили…

Рыба словно висела в черной глыбе льда, законсервированная чешуйчатой броней, по которой прокатывались смородиновые волны всполохов. По бокам лепились наросты — капсулы-шлюпки, на данный момент пустые и неактивные. Челюсти Рыбы были открыты — приглашающе разомкнуты, ровно объятия капкана.

Волоха направил корабеллу туда, даже не счел нужным выразительно помедлить перед заплывом. Рыба была — как ларец, фаршированный умопотрясающим сокровищем. Пиратский клад.

— Она живая, как думаете? — в голосе Руслана восхищение мешалось с испуганным восторгом.

— Предлагаешь строганиной запастись?

— Господа, хочу отметить, что строение челюстей этой махины весьма схоже с челюстным аппаратом исполинской акулы…

— Которая вроде как людей не ест, ага.

Корабелла медленно, торжественно вошла в открытую пасть. Флаг горел гордо, яркой малахитовой зеленью.

Мусин и Буланко фиксировали происходящее на пластины ихора. Иночевский молчал, поигрывая тяжелыми кольцами Лафона, облепившими самоцветными огнями фаланги тонких пальцев. Опасный и прекрасный подарок Лута шел исключительно ему одному, прочим не по руке был, не по силам.

Возможно, капитану пришлись бы впору, но он о примерке ни разу не спрашивал.

Дятел с видом завоевателя, кулаки в боки, оглядывал пустую корону Вторых. Скалился, как бесстыжая абордажная сабля.

— Да здесь запросто целая флотилия разместится.

— И размещалась. Как Рыба сглотнула... Мобильности Вторым не занимать было.

— Вот только темно, будто в жопе. Щегол, слабо свет врубить?

Цыган был несправедлив. Ребристый свод слабо отзывался перламутровым гладким сиянием, у челюстей Рыбы жили светящиеся фонари — стая их снялась с гнезда, подплыла к гостям рассыпчатым шлейфом. Инок поднял узкую кисть в кольцах — фиолетовые светляки обогнули корабеллу, нырнули в темноту, рассыпая блики по тяжам воздушных конструкций.

— А-ах, какая работа, мать-перемать! — хором захлебнулись восторгом Ивановы.

Посмотреть было на что. Корабелла уютно встала в раму причальной лестницы, а дальше, подтопленные расплавленным мраком, шли виртуозные ярусы, сработанные из материала, видом своим напоминающим рыбью кость. Белый, с перламутровой жирной искрой, полупрозрачный, он составлял весь корпус-скелет Рыбы. Хрупкий лишь на вид, на деле не уступающий в прочности знаменитым доспехам Третьих.

— Ну что, ломанемся?! — Дятел проверил револьверы, яйца, нож и серьгу.