Пыль грез. Том 2

– Кажется, – сказал он, чуть помолчав, – я не слишком удачно выразился. Я хотел сказать, что в мальчике я его узнаю, но не в вас.

– Ты его знаешь! – заявила Стори обвинительным тоном, указывая на колчан. – Это он сделал стрелы. А ты их украл!

– Да, он их сделал – чтобы мне подарить. Но это было очень давно. Вы тогда еще и не родились.

– Ток Младший, – прошептала Стави.

– Он про меня рассказывал?

То, что воин мертвый, было совершенно неважно. Девочки кинулись к нему с обеих сторон, чтобы обнять высохшие ноги. Казалось, он хотел отдернуться от их прикосновения, но потом протянул к ним ладони. Чуть поколебавшись, положил каждой на голову.

Сестры облегченно разрыдались.

Сын Оноса Т’лэнна не шевельнулся, но продолжал смотреть на них, не переставая улыбаться.

Веки Сеток затрепетали и приоткрылись. Стоило ей шевельнуть головой, как череп пронзила ослепительная боль. Она не удержала стона. Окружающая ночь была светлой – привычный зеленоватый оттенок ее собственного мира. Она чувствовала присутствие волков – уже не тех зверей из плоти и крови, что недавно ее окружали, но снова призраков. Эфемерных созданий, печально плавающих рядом.

Дул пронизывающий ветер, далеко на севере сверкали молнии. Сеток, превозмогая дрожь и тошноту, поднялась на колени. Темная равнина словно бы плыла кругами. Она попыталась вспомнить, что же произошло. Неудачно упала?

– Кафал?

Ответом послужил раскат грома.

Сеток заморгала, присела на корточки и обвела вокруг мутным взглядом. Оказалось, что она находится в самом центре кольца из наполовину утонувших в земле валунов, нефритовое сияние на юге сообщило их серебристой поверхности слегка зеленоватый оттенок. Когда-то камни были покрыты резьбой, но от нее под воздействием стихий сохранились разве что едва заметные канавки. Но сила осталась. Древняя. Столь же древняя, как и сама равнина. Ветер завихрялся меж выбеленных камней, а сила что-то печально шептала окружающим пустым землям.

Призраки волков медленно двигались вокруг, словно каменное кольцо своей погребальной песнью втягивало их внутрь.

Кафала видно не было. Может статься, он отстал от нее в Обители Зверя? Если так, то это навеки, и он проваливается сейчас все дальше в глубь столетий, во времена, когда по земле еще не ступала нога человека, когда кровавая черта не отделяла охотников от тех, на кого охотятся, – поскольку все были такими же животными, как и остальные. Рано или поздно он падет жертвой какого-нибудь зоркого хищника. Это будет одинокая смерть – столь одинокая, что он ей, пожалуй, даже обрадуется.

Даже единая воля сотен тысяч волков оказалась способна лишь чуть-чуть поколебать огромную мощь утраченной Обители.

Она охватила себя руками, пытаясь унять дрожь и боль в черепе.

Хлынул дождь – жалящий, словно стая разъяренных шершней.

Кафал, истерзанный ветром и исхлестанный дождем, подкрался поближе к лагерю. Казалось, что пламя костров за пеленой ливня то вспыхивает, то снова гаснет, но даже в таком судорожном свете он мог разглядеть плотную толпу и палатки барахнов, образовавшие вдоль периметра несколько новых лагерей поменьше размером. Между рядами палаток сновали сгорбленные, чтобы противостоять непогоде, силуэты. Вокруг без особого порядка расставлены посты, некоторые уже покинуты.

При осветившей все вспышке молнии ему показалось, что бурлит целый лагерь.

Где-то там – его сестра. Которую используют сейчас раз за разом. Воины, рядом с которыми он провел всю свою жизнь, прокладывают себе внутрь нее кровавые дороги, сгорая от желания сломить некогда гордую, красивую, властную женщину. Кафал и Тлен не раз обсуждали между собой возможность полностью запретить обезноживание, но слишком многие не желали отказываться от традиций, сколь бы отвратительными они ни были.

Он не способен отменить происшедшего, исцелить все то, что с ней сделали, – но может хотя бы выкрасть ее и спасти от предстоящего ужаса длиной в месяцы, если не годы.

Присев на корточки, Кафал вглядывался в лагерь баргастов.

Плотно закутавшаяся в меха Баламит направлялась обратно к своей юрте. Что за ночь! Столько лет ей приходилось кланяться сучке, уступать Хетан дорогу, потупив глаза, как подобает, когда имеешь дело с женой Военного вождя. Что ж, теперь шлюха за все расплатится полной мерой.

Баламит вызвала в памяти то судьбоносное мгновение, когда топор в руках Хеги опустился в первый раз. Как тело Хетан выгнулось от боли и шока, как оглушительный вопль прорезал воздух, будто ножом. Некоторые ведут себя так, словно заслужили свои привилегии с самого рождения, словно все остальные по сравнению с ними – низшие существа, словно их власть – непреложная истина. Однако природа знает и другие истины. Даже самый яростный из волков не выстоит против целой стаи.

Дождь плюнул ей в лицо ледяной слюной, однако Баламит лишь ухмыльнулась. Не просто против стаи, а против тысяч и тысяч сородичей. Те, кого отпихнули в сторону, неясные фигуры, едва различимые в толпе, игнорируемые, презираемые. Разве не достойный урок ей сейчас преподают? А слаще всего то, что он еще далеко не закончен.