Пыль грез. Том 2

Кости, пощелкивая, сползались в кучу. Из-под каменных груд и раздавленной брони начали выбираться куски гниющей плоти – змееподобные сухожилия, извивающиеся словно черви связки, – выбираться и подползать поближе к куче костей, – которая постепенно принимала упорядоченную, узнаваемую форму – разъединенный скелет, не принадлежащий, однако, ни акриннаю, ни баргасту. Кости были толще, с выпуклыми гребнями там, где к ним когда-то крепились могучие мускулы. Раздробленный череп вновь собрался воедино, обгоревший, во вмятинах. Он неподвижно лежал, впившись зубами в землю, пока к нему не подобралась челюсть, пропихнулась снизу, отклонив его назад, – и наконец встала со щелчком на место.

Плоть, высохшая кожа, отдельные клочья грязных волос. Связки ухватились за кости, слились с ними, образуя конечности. Перекрученные мускулы нашли свои сухожилия – те натянулись, мускулы распрямились. Вот уже собралась целая рука, к ее запястью присоединились десятки мелких костяшек.

Гнилое мясо змеей обвило позвонки. Ребра вошли в углубления по обе стороны грудины, приподняв ее над землей.

Когда Царапины уже касались горизонта на юго-востоке, а умирающий ветер бился в последних судорожных порывах, на траве лежало тело. Его обтянули клочья кожи, соединившись по швам, похожим на шрамы. В макушку вросли пряди волос.

Ветер наконец стих, и стало слышно отдаленное пение. Голос старухи – низкий, хриплый, – но в песне этой были плотно сжатые кулаки, и напряженные, готовые на любое насилие мускулы, и лица, что не знают ни солнечного тепла, ни жалости. Голос чаровал, черпая силу в самых давних воспоминаниях этой земли.

К горизонту подкралась заря, небо начало расцветать красками.

Т’лан имасс встал. Медленно и неуверенно подошел к закаленному в пламени кремневому мечу, брошенному рядом с баргастским погребальным костром. Иссохшая, но все равно огромная ладонь сомкнулась на рукояти, воздела оружие вверх.

Онос Т’лэнн повернулся на юго-восток. И двинулся в путь.

Ему предстояло уничтожить один народ.

Глава шестнадцатая

Тот, кто сеет слова, выйдя из голодной тени
Семена, что ты рассыпал, пьют солнце
Сквозь скорлупу пробиваются корешки –
Смотри, ты ведь сам создал эти заросли
Зеленый хаос, почти неотличимый от настоящего
Слова прокладывают тропки, а дорога
Скрылась за могучими стволами, будущее
Заблудилось в мире тех возможностей, что ты
Лелеял в голодной тени – сеятель слов
Прислушайся к их будущим истинам, ведь им
Нужен лишь дождь из слез да солнечный свет

«Блаженство теней (простые слова)» Бевела Делик

Дар осквернения – тишина. От священного валуна в добрую телегу размером остались одни осколки. Рядом на дне провала бил родник, но его усилий хватало лишь на то, чтобы наполнить черной водой небольшой прудик. Траву и камни тянущегося от края провала старого русла усеивали кости антилоп и мелких грызунов, свидетельствуя, что вода в роднике ядовита.

Тишина содержала в себе множество истин, в большинстве своем столь ужасных, что Сечула Лата бросило в дрожь. Сгорбившись и охватив руками туловище, он смотрел на восходящее солнце. Кильмандарос перебирала каменные осколки, словно находя удовольствие в изучении дела собственных рук многотысячелетней давности. Эстранн же набрал горсть камешков и швырял их сейчас в пруд один за другим – они исчезали беззвучно, не оставляя кругов. Странника это, похоже, лишь забавляло, если полуулыбка на его лице хоть что-то значила.

Сечул Лат, впрочем, прекрасно знал, что судить Старшего бога, известного склонностью отводить глаза, по внешнему виду не стоит. Возможно, он наслаждается сейчас собственным удовлетворением от того, что никто не посмел проигнорировать его призыв здесь собраться; возможно, предвкушает, как возьмет за горло бога-выскочку. А то и чего похуже. Странник он, в конце концов, или нет? Его храм – предательство, его алтарь – издевательское невезение, в том храме, на том алтаре приносятся в жертву души смертных – а движет всем единственно его собственная прихоть. Ну, может быть, еще скука. Такова главная роскошь силы, которую он так обожал, которую теперь так жаждет вернуть.