Пыль и пепел, или Рассказ из мира Между

— Свет выключили, — констатировала Патриция. — А мне хотелось кое о чем спросить у пана. Но мы же не можем разговаривать в темноте, глядишь, кто-то чего-то и подумает. А не выпили бы вы со мной кофе? Мне и правда очень нравилась ваша книга. Конечно, если у вас нет времени, то…

— Пани Патриция, — сказал я, — чувствуя какие-то странные мурашки на спине. — Минутка у меня имеется, и я с удовольствием выпил бы кофе.

Вышли мы через факультет. Когда Патриция проходила через двери, еще раз я убедился в том, какая она изящная. У нее были длинные ноги, а стиль ее одежды можно было назвать странным — похоже, она сама его создала. Он был несколько старомодным, возможно, даже викторианским, только она смогла из этой бабкиной одежды создать чувственный и даже вызывающий костюм.

Я поглядел на ее стройные лодыжки в зашнурованных башмачках в стиле Мэри Поппинс и оплетенные сетчатыми чулками ноги, белеющие из-под юбки с оборками, после чего вышел на дождь, подняв воротник куртки.

Уселись мы в ближайшем пабе, на окраине небольшого парка. Внутри было уютно, темные балки приятно контрастировали с побеленными стенами. На столе из грубо отесанных досок в светильнике, похожем на толстостенную рюмку, мигал огарок свечи.

— Я замерзла, — объявила она, вешая пальто на вбитый в столб крюк. — Так что выпью коньяка. А вы? Я угощаю. Ведь это же я настояла на встрече.

— Я за рулем, так что возьму кофе. И вам вовсе не надо было настаивать. Вы не моя студентка, в этом нет ничего двузначного.

— Ага, выходит, со студенткой уже выпить кофе нельзя? Что за времена.

— Можно. Только делать этого не нужно. Это непрофессионально. С группой студентов любого пола — это уже дело другое. А как вы попали на мою лекцию?

— Как-то раз я случайно была на факультете, потому что нужно было кое с кем встретиться. И увидала на двери аудитории расписание лекций. Узнала вашу фамилию, и до меня дошло, что тип, который написал книжку о верованиях Сибири, Океании, Америки и один Бог знает чего еще, действительно может быть этнологом. Я сообразительная, разве не так?

Я не припоминал, чтобы на двери лекционного зала висел какой-нибудь список выступлений с фамилиями. А зачем? Они ведь были в плане, на доске объявлений каждый год.

— Это всего лишь научно-популярная книжечка, изданная лет десять назад. Когда она вышла, вам наверняка было лет пятнадцать.

— Вышла она восемь лет назад, а мне было почти что двадцать. Так что я взрослая, пан доктор. Книга произвела на меня впечатление. Когда я читала, мне казалось, что написавший ее человек действительно… знает правду.

Здоровой рукой я придвинул к себе лежащую рядом на лавке куртку, нащупал в кармане пакетик с табаком и зажигалку. Внутри пакета нашел книжечку папиросной бумаги, взял щепотку табака, тщательно уложил вдоль листка и онемевшими пальцами осторожно сформировал валик, затем отработанным движением свернул сигарету и с благоговением послюнил покрытый гуммиарабиком край бумажки, после чего завернул его окончательно. Теперь достаточно было оторвать свисающие наружу клочья табака и слегка умять сигарету в пальцах.

Патриция поставила локти на столе, сложила ладони и положила на них лицо, заинтересованно глядя на мои экзерсисы. От нее приятно пахло. Как-то чувственно, вроде как мускусом и чем-то еще. Запах, который неотвратимо ассоциировался для меня с солнечным отпуском на морском берегу. И мне казалось, что от него у меня легонько кружится голова.

— Отличная штука, — заявила она. — Можно сделать перерыв в беседе, покрыть смущение и подумать над тем, а не попал в очередной раз на одержимую дуру. Значащая такая пауза, но заполненная целенаправленными действиями. Я сказала, что из вашей книжки следовало, будто бы вы один из тех, которые знают правду.

— Можно мне закурить?

— Отличная сигарета, было бы жалко, если бы она пропала напрасно.

— А вы одержимая дурра, пани Патриция?

— Да.

Принесли ей коньяк и кофе, а мне — эспрессо.

— И какую правду вы имеете в виду?

— Вы описали различные вещи с знакомством, которое предполагает нечто большее, чем научный анализ. Подходя к проблеме холодно и научно, столь многое вы бы не поняли. Здесь чувствовалось, что вы верите в различные вещи, даже когда притворяетесь, что отходите в сторону. Вы много времени провели среди этих чукчей?

— Среди чукчей не так уже и долго. Намного больше среди эвенков, якутов, коряков и инуитов. Ездил несколько раз, дважды еще при коммуне, в качестве молодого аспиранта. Потом русские запретили. Они уничтожали эти культуры, народы спивали, загоняли в колхозы, не желали, чтобы о них что-то было написано. Дольше всего я был уже позднее, в девяностых годах, по нескольку месяцев.

— И видели что-то странное?

— Все, что я там видел, с нашей точки зрения — странное.

— Не выкручивайтесь. Я имею в виду паранормальные явления.