Пыль, пепел, кровь и песок

Сидаль часто задумывался над особенной цифрой, значившей в его семье слишком многое. До появления на свет Тансиара пятеро сыновей у Аскуро рождались исключительно во времена войн и катаклизмов, и место каждого из них было обозначено задолго до их первого вздоха. Так же, как и Силы, которые со временем становились им подвластны. Приход Пятерых означал не что иное, как приближение тех событий, для которых они и были призваны в этот мир, чтобы осуществить то, что лишь им одним было по силам, а именно – совершить Призыв. В Римериане свято верили, что с начала времен Пятеро рождались в переломные для Царства Вечности моменты и, совершив то, что было предназначено, уходили. Так было при последнем Призыве с Дориоланом Избавителем и его братьями, так было до него, так будет и впредь.

Но шестерых сыновей у Аскуро еще не рождалось. Храмовники верят, что шесть – это дурной знак, что братьев всегда должно оставаться пятеро – таков баланс, и он не должен нарушаться, иначе кто-то обязательно погибнет. Страшные слова, услышанные Сидалем, когда он был еще ребенком, в свое время напугали маленького Аскуро, и он запомнил их на всю жизнь.

Однако когда спустя сутки после рождения Нааяра у отца и его пепельной наложницы, взятой в плен после очередной стычки с ашесами, появился Чиаро, младенцу решили оставить жизнь, несмотря на то, что нежданный ребенок своим появлением невольно нарушил устоявшийся тысячелетиями порядок. Измена жене не осуждалась в обществе так, как измена мужу, но покой царской семьи она на некоторое время все же потревожила, особенно когда после этой связи родился ребенок. Мать восприняла неверность отца со стойкостью лучшей из представительниц своей семьи. И все же пепельная, подарившая Римериану будущего Альентэ, после рождения своего первого и единственного сына прожила недолго. Еще при жизни матери Чиаро злые языки сулили ей неотвратимое возмездие за то, что она встала между законными супругами и пошатнула вечный союз. Другие уже после смерти пепельной вполголоса обвиняли в гибели тьернийки законную жену Владыки. Ходили слухи, что царица поспособствовала устранению соперницы, но Сидаль в них не верил. Мать всегда была тише воды ниже травы. За все время их с Владыкой союза она ни слова не сказала поперек отцу. Что ей оставалось? Только смириться, не потеряв при этом своего достоинства. И она смирилась, а Силы просто пошли ей навстречу.

Сидаль мало что знал о матери Чиаро, да и те отрывочные сведения помнил лишь по рассказам старших братьев, поскольку к моменту рождения младшего из Аскуро ее уже не было в живых, а во дворце об обстоятельствах зачатия будущего Альентэ предпочитали умалчивать. Появление внебрачного ребенка восприняли как должное, отец уравнял его в правах с остальными своими детьми – и на этом все вопросы были исчерпаны.

А про пепельную говорили, что она действительно была особенной, эта таинственная женщина, пленившая сердце Владыки Римериана и невольно возбудившая вокруг себя столько толков и разговоров. Красивая, должно быть, получалась история: властитель Царства Вечности взял в плен чужестранку, которая сама потом завладела его мыслями и сердцем! Должно быть, Анаис походила на нее – иссиня-черные волосы, белая, будто светящаяся в лунном свете кожа, тонкие черты лица и восхитительные глаза! Отец просто не мог не полюбить такую женщину, тем паче, что она разительно отличалась от их матери, светловолосой, кроткой, послушной, чересчур набожной.

Тансиар в жизни не обратил бы внимание на приторианку, если бы она хоть сколько-нибудь была похожа на его мачеху. Старшему брату всегда нравились яркие, полные жизни и любви к этой самой жизни женщины. Бледные, смотрящие в пол серые мышки его не привлекали. Рийон тоже назвал бы урожденную Эленгуэм безвольной, разумеется, не будь она его матерью. Но она была ею, и ее надлежало почитать. И они почитали.

Однако пока Каэзия Аскуро молилась Силам за сохранение величия их семьи, ее сыновья выросли и перестали нуждаться в ней. Теперь у каждого из них была своя жизнь, своя судьба и свой герб[49]. У кого не было своего собственного герба, так это у Чиаро. Незаконнорожденным детям он не полагался, но по воле отца после проведенного ритуала, указавшего на Тансиара как на будущего Альентэ, Нааяр разделил свой герб и хотел было отдать брату Орла, но Чиаро и тут не изменил себе. «Раз бастардам не положен собственный герб, что ж, не будем дразнить Богов», – ответил тогда Тансиар и отказался от предложения Наследника. А через какое-то время алеарианцы сами поместили себе на знамя любимую птицу Чиаро – его ручного сокола, и это прижилось. Спорить никто не стал. А позднее необходимость что-либо кому-либо доказывать отпала – все и без того признали, что военное дело было создано для Тансиара так же, как государственные дела для Наследника.

* * *