Пылающий бог

– Едва ли, – сказал Катай самым суровым тоном. – И тебя готовили. Но Цзяна больше нет, а Сорган Шира мертва. Если ты превратишь кого-нибудь в шамана, это для него смертный приговор.

– Все цыке через это прошли, – заметила Рин.

– И ты готова пожелать кому-либо судьбу цыке?

Рин поморщилась. У цыке было два варианта конца – смерть или Чулуу-Корих. Рин слышала это предупреждение бессчетное число раз с той минуты, когда она стала одной из Странных детей, снова и снова наблюдала один и тот же исход, жестокий и неизбежный. Она видела Алтана в бушующем пламени. Видела Бацзы, которого разрывают пули. Видела Суни и Фейлена, чей разум захватили в плен демоны, которых они не способны изгнать. Она и сама чуть не смирилась с такой судьбой.

Может ли она заставить кого-то принять эту участь?

Да. Если это их единственная надежда победить дирижабли, она готова. Ради будущего никанского юга, ради выживания – она готова.

– Такое уже случалось, – сказала она.

– Но это делали не мы. Нет, никогда. Мы не можем так поступать с людьми. – Голос Катая дрожал. – Я не позволю себя в это втягивать.

Рин не могла сдержать смех.

– Это что же, моральный барьер, который ты не можешь пересечь? Да брось, Катай.

– Ты не понимаешь, каково это? Посмотри, что случилось с Нэчжей. Ты заставила его призвать бога, и он…

– Я ни к чему его не принуждала! – рявкнула она.

– Не лги самой себе. Ты подтолкнула его перешагнуть собственные границы и знала, что для него это пытка. И посмотри, чем это обернулось? Шрамом на твоей спине размером с гору Тяньшань.

– Да пошел ты! – огрызнулась Рин.

Это был удар ниже пояса. И Катай это знал, точно знал, как ударить ее больнее, и все-таки всадил нож и провернул его.

Он не стал извиняться. Наоборот, повысил голос:

– Если ты хоть на секунду отбросишь свои безумные мечты о завоевании, если прекратишь вести себя в присутствии Гадюки как пьяная, то поймешь, что хуже с человеком и поступить нельзя.

– Ой, да тебе-то откуда знать?

– Думаешь, я не знаю? – Он пораженно вытаращил глаза. – Рин, я был в Голин-Ниисе, но все-таки Феникс, разрывающий мне мозг, – это самая кошмарная пытка на свете.

Его слова заставили Рин умолкнуть.

Ей хотелось дать себе пинка за то, что начала забывать – она еще способна вызвать огонь только благодаря Катаю, потому что каждый день он позволяет злобному богу пробираться в материальный мир через свой разум. Катай терпел это молча, чтобы не волновать Рин. Терпел так умело, что она совершенно об этом забыла.

– Прости, – сказала она и тронула Катая за плечо. – Прости, я не думала…

– Именно так, Рин. – Катай отбросил ее руку. Он не успокоился, а просто завершил разговор. Сейчас они все равно дальше не продвинутся. – Ты никогда не думаешь.

Рин пошла в город в одиночестве. Катай опрометью выбежал из кабинета и умчался куда-то в глубь генеральской штаб-квартиры, и Рин не стала его искать.

У них и раньше бывали такие ссоры. После сражения у Красных утесов уже реже, но раз в пару месяцев между ними возникал один и тот же спор – пропасть, через которую они никак не могли переступить. В итоге все сводилось к одному принципиальному расхождению, проявляющемуся сотней разных способов. Катай считал Рин черствой. Совершенно безразличной к человеческой жизни, как он однажды заявил. А она считала его слабым, вечно колеблющимся, когда следовало действовать решительно. Рин была убеждена, что он не сможет воспользоваться шансом, цепляясь за дурацкую надежду пацифиста – дипломатию. Но почему-то в результате она всегда чувствовала себя виноватой и смущенной, как ребенок, устроивший в классе истерику.

Ну и пусть, решила она. Плевать на Катая. Плевать на мораль. Нужно помнить только о том, что стоит на кону.

Войска соорудили на главной площади полевую кухню. Солдаты раздавали миски с рисом и дымящимися шаню длинной очереди ожидающих горожан. Добровольцы ходили вдоль очереди и напоминали, что не следует есть слишком быстро, а если заболит живот, нужно сразу же остановиться. После длительного голода еда на пустой желудок может оказаться смертельной.

Рин миновала очередь и взяла две миски с корнями шаню, зажав одну на изгибе правого локтя.

Шатры в северном квартале Тикани трудно было назвать лазаретом. Скорее, это был сортировочный центр, построенный из обломков бывшей резиденции главы города. Перед операционной аккуратными рядами разложили бамбуковые циновки, накрытые тканью, мимо сновали утомленные помощники лекарей, разнося антисептики и обезболивающие крестьянам, чьи раны гноились уже несколько месяцев.

Рин подошла к ближайшему лекарю и спросила о мальчике с полей смерти.

– Он вон в том углу, – ответил лекарь. – Может, получится его накормить. Он и крошки в рот не брал.

Мальчик был перебинтован и выглядел таким же бледным и изнуренным, как когда его нашли в могиле. Но уже сидел и выглядел довольно бодро.

Рин села на пол рядом с ним.

– Привет.

Он сощурился на нее, как подслеповатая сова.

– Я Рунин, – напомнила она. – Рин. Я вытащила тебя из могилы.

– Я знаю, кто ты, – хрипло прошептал он.

– А тебя как зовут? – мягко спросила она.