Пыльная корона

В бытность свою в медицине насмотрелась и наслушалась. И как-то у нее получилось подавить материнский инстинкт. Был ли он изначально слабый, или многие знания — многие печали привели ее к решению не иметь потомства, но каждый божий день она спрашивала себя, на правильную ли епитимью себя обрекла. И не в детях ли смысл жизни? Пускай банальность, но чем проще живешь, тем правильней. А замахиваясь на великие дела, ввергаешься в искушения. Пусть так. Но она бы слишком тряслась над своим дитяткой. Лепила бы из него гения, измучила бы его материнским тщеславием, угробила бы его опекой. И это надгробье многое решало своей печальной арифметикой. Отец погибшего мальчика умер вскоре после ребенка. Он был важный генерал, заслуженный вояка. А его супруга жила еще очень-очень долго. Как она жила, потеряв самых близких? Думая об этом, Надя знала, что не смогла бы так. Разорвалась бы, угасла. И что бы там ни лепили ей разные шарлатаны, к коим причисляла всех врачевателей души, что бы там ни пели про «думайте сами, решайте сами, иметь или не иметь», Наденька все же каждый день выносила себе оправдательный приговор. Она была грешницей. Ей было в чем каяться. Ей вспоминалась давняя страшная картина — студенческая практика, она у больничной койки… Тогда она раз и навсегда испугалась, что за грехи судьба ее накажет и отнимет самое дорогое — ребенка. Поэтому ей лучше не рожать вовсе. При всей жадности, на скрижалях ее было записано о том, что миллионы, хаты, магазины, мужики — все дело наживное, одним больше, другим меньше, было бы здоровье, остальное купим. И только родное дитя неповторимо.

Получалось, в Бога она верила посильнее многих. И по-монашески соблюла свой обет. Сколько бы ни влюблялась — о детях ни-ни.

Конечно, теперь, когда отнимали «Особый дар», она жалела, что одна, что нет у нее сына-защитника. Что мужчины все преходящи-уходящи. И что она так не вовремя рассталась с Санни. Точнее, однажды проснулась в другую реальность и поняла, что ее время закончилось. К ней вернулся ее старый любовник. Он сказал: «Надька, мне кранты, у меня рак, и я должен доживать свой век с тобой». Впрочем, у него получилось не «Надька», а «Гадька». Вот старая балаболка! Поди не рак у него, а насморк, но, чтобы уличить симулянта, нужно выдержать паузу… и вообще-то «Гадька» по нему соскучилась. Он был первый, кто помог ее бизнесу, кто посадил росточек, из которого вырос ее капитал. Не он ли ее и кинул теперь, чтоб получить плоды с выращенного деревца, — вот вопрос! Возможно, об этом лучше не знать до поры до времени — и тогда прояснится тайный умысел. Пока он делает вид, что озабочен Надюшиной бедой и думает, как помочь…

Санни в отъезде. Если он вернется не вовремя, то… все решится естественным путем. Но интуиция подсказывала Наденьке, что на сей раз он не вернется. И вообще она сейчас почти не думала о нем. Ее впервые так нагло шантажировали. Она получила ультиматум: либо подписывает дарственную на «Особый дар» — злой каламбур! — либо на нее заводят уголовное дело по статье «умышленное причинение вреда здоровью, повлекшее за собой смерть». Однажды она плохо замела следы, потеряла бдительность, опьяненная безнаказанностью. Тогда действительно все получилось некрасиво. Втюхивали они вместе с компаньонкой одну как будто бы панацею. И Надежда Особова как медик знала обо всех ее побочных эффектах. Собственно, только побочные эффекты у этого новшества и были, а эффект основной — у мизерного процента подопытных. При некоторых заболеваниях панацея могла вызвать летальный исход. И подвалил Наде заказец: как бы посодействовать одной доброй женщине поскорее отправиться на тот свет. Конечно, впрямую таких вещей никто не говорит, но Наденьке разжевывать было не нужно. Слово «эвтаназия» тогда еще не было в ходу. Ну… она подумала, почему бы не помочь. И закрыла глаза на то, что квартирный вопрос в сюжете был не на последнем месте. Не ее ума дело. Ее дело — освободить человека от мук, тем более что гонорар был хороший.