Пыльными дорогами. Путница (СИ)

— Обожди, — махнул ему рыцарь. — Говори, лисица.

Я, хоть и слово это невзлюбила, а против не сказала.

— Про то не отвечу.

— Змея… — прошипела Чернава.

— Да чего тут думать? — донесся чей-то голос из толпы. — Чернавка Вёльму к колдуну своему приревновала, вот и решила за косу оттаскать.

Дружный смех разнесся над людьми. Ладимир закрыл рукой лицо, а Сван только головой покачал.

— Не должно девкам за мужика драться. Подойдите и помиритесь. Сейчас же.

Чернава исподлобья взглянула на меня и шагу не сделала. Я тоже на месте осталась.

— Ну! — гаркнул Сван.

Ох, нехорошо выходит, ох, как нехорошо!

Нельзя мне такой след в Подлесье оставлять. Не одна ведь Чернава виновата.

Прошлась я вперед да руку ей протянула. Та даже не взглянула в мою сторону.

— Не держи зла, Чернава, — говорю, а самой опять ей в лицо вцепиться хочется. Да только нельзя уж.

Девка подняла глаза, нахально хмыкнула, пряди темные с лица откинула, развернулась и прочь пошла.

— Ой, гордячка!

— Правильно сделала, нечего всяким…

— Чернавка-змеюка!

— Бабы-дуры! — понеслось из толпы, а после люди расходиться стали.

Опустила я голову и чуть не заплакала. Обидно и больно стала. Зря, выходит, унизилась и по-людски вести себя пыталась.

— Не реви, лисица, не реви, — проговорил Сван над самым ухом. — Побеждает не тот, кто больнее ударит, а тот, у кого сила примириться есть.

Сказал и ушел прочь. Остались мы трое — я, Арьяр да Амельд.

— Ну что, — усмехнулся привратник. — К Ясне тебя вести? Вон как Чернава лицо-то раскроила. Чего доброго и зараза начнется.

— А ты и рад смотрю, — ответила грубо. — Вон рот до ушей на чужую беду.

— Да что ты? Неужто от Чернавы набралась. Девка она красивая, да только норовистее тебя будет.

Арьяр легонько тронул меня за плечо, будто обнял незаметно.

— Идем, Вёльма. Раны залечить надо.

А после посмотрел так, что к глазам слезы так и подступили. Едва сдержалась я, чтоб себя не начать жалеть.

— Идем…

Ясна, увидев меня, охнула, да кинулась хлопотать — склянки со снадобьями своими доставать. Амельд и Арьяр наскоро ей все рассказали, а знахарка после оханья своего вдруг смеяться стала. Меня чуть-чуть пожурила, а после какой-то мазью царапины обработала.

Густой травяной дух окутал меня, в нос ударил так, что голова закружилась. Ясна уверила, что все хорошо будет и дурного тут нет.

— Зелье хоть и пахнет сильно, а помогает скоро. Глядишь, через несколько дней и следов на твоей щеке не будет. Вот, возьми, — подала мне склянку, — будешь дважды в день мазать, и как рукой снимет. Запомнила?

Я кивнула.

— Ну и славно. Смотри, больше с девками нашими не дерись.

— Куда уж? — недовольно проворчала я. — Ухожу скоро. Погостила и хватит.

Ясна понимающе кивнула и чуть заметно улыбнулась, отчего у уголков ее глаз тоненькие морщинки появились — печать того, что годы-то она прожила немалые. Зато как сохранилась! Мне бы ее умение! Впрочем, сказывают, ведуны да чародеи дольше живут и стареют медленно. Может, повезет. А то вон матушка моя едва-едва четвертый десяток разменяла, а уже состарилась.

Ох, матушка, как же ты там?

О родне я старалась не думать. Неправильно это — бежать, а опосля волосы рвать на себе да в рыданиях заходиться. Нет уж. Ушла, значит, ушла. И дороги назад нету.

— Рановато ты уходишь, Вёльма, — ухмыльнулся Амельд, усевшись на широкий яснин подоконник. — С тобой вон как весело в Подлесье стало.

— Пожил бы ты с ней под одной крышей денек, — не без насмешки добавил Арьяр, — узнал бы, что такое настоящее веселье.

— И чего ж это тебе не по нраву? — взметнулась я со стула. — Значит, мешаю тебе под одной крышей?

Мужчины переглянулись и дружно рассмеялись.

— Да тише ты, Вёльма, — примирительно произнес Арьяр. — Я ж шучу.

— Ты бы шутил острожней, Арьяр, — снова влил масла в огонь Амельд. — А то лицо разукрасит точь-в-точь как Чернаве.

Арьяр прикрыл лицо руками и отошел назад.

— Ох, как боюсь! Лиса — зверь хитрый!

И снова дружный смех.

— Да ну вас! Злыдни! — мотнула головой я и снова села.

За окошком день полностью вступил в свои законные права. Солнышко ясное разлилось лучами теплыми, все ближе подбираясь к зениту. Травка питалась его живительной силой, а листочки на деревьях просвечивались будто бумага тонкая, каждую свою жилочку открывая.

Помнится, видела я как-то бумажные листы. Приехал к нам в Растопшу сборщик княжеских налогов. Сундучок у него еще был такой чудной. Резной, медными вставками украшенный. На нем все узоры красовались — птицы диковинные, цветы пышные, волны моря студеного. Открыл он тот сундук, а там — видимо-невидимо всего. Перья гусиные, до остроты ножа заточенные. Склянки с жидкостью темной, чернилами прозываемой. И бумага. Белая, тонкая. Дотронешься и хрустит, будто корочка на хлебе только что выпеченном. И пахнет так по-особому. Тогда-то мне выучиться грамоте и захотелось. Вот попаду в Трайту, найду Дом Предсказаний и попрошу, чтоб окромя чародейства меня читать-писать обучили. Не век же неграмотной ходить!

— И куда это ты бежишь? — послышался крик Ясны, которая за чем-то из дома отлучилась. — В чужой дом без спросу?