— А то, — огрызнулся Дегтярев, который историю с Фомой помнил смутно, но признаваться в этом не хотел. — Христос говорит Фоме: «Я — Христос», а этот придурок уперся рогом в землю и башкой своей дурной мотает. Нет, говорит, не верю. Ну, Христосу обидно стало, он взлетел на пару метров, покружил немного и обратно сел. А теперь, спрашивает, веришь? А Фома ему, чисто как ты со своими таджиками: нет, не верю, потому что мало ли кто может над землей летать. Тем более, говорит, ты так покружи с часок, тогда, может, и поверю. Христос разозлился и в бубен ему закатал со всей дури. Ты, говорит, дебил полный. Поэтому будешь на том свете в аду гореть. Я лично тебе туда путевку нарисую. А пока живи, сука, но только знай, что всю жизнь у тебя будут всякие неприятности и беды. И еще стоять у тебя не будет. А потом руку вытянул и — шарах! Фому прямо промеж ног молнией шибанул.
— И чё? — недоверчиво спросил Бутко.
— Ничё, — ответил Дегтярев. — Не стоял у Фомы больше.
— Сила, — прошептал восхищенно Кирьянов.
— Так, может, у него и раньше не стоял, — пожал плечами Бутко. — Его ж никто не проверял до того.
Дегтярев хотел что-то ответить, даже рот открыл, но вместо этого плюнул и отвернулся.
— Ладно, хорош лаяться, — сказал Супин. — Если Кузя и вправду Антихрист, у него шестерки должны быть, ну или знак какой-нибудь. А без знака он вроде накладной без печати — пустое место.
— Так что теперь, надо его осмотреть? — спросил Кирьянов.
— Было бы неплохо, — ответил Супин. — Но без рукоприкладства. Тимохины — люди справные, чего их обижать зазря?
Тем временем Кузя медленно, но верно подрастал. В таком возрасте даже месяц — большая разница. Рос он ребенком веселым и послушным. Грудь сосал аккуратно, не кусался. Если хотел есть, не хныкал, не ревел, а только тихо мычал. По ночам не буянил, как многие дети. А если и просыпался посреди ночи, то лежал тихо, прислушиваясь к тиканью будильника и скрипу половиц. Родители в нем души не чаяли. Танька возилась с ним с утра до ночи, Михаил баловал игрушками, сосками и бесконечными шапочками, ботиночками, маечками. Однако дурацкий слух об Антихристе дошел и до семьи Тимохиных. Сначала они отшучивались, потом отмахивались, потом стали раздражаться и, наконец, заслыша вопрос, начинавшийся с «а правда, что ваш Кузя», просто прекращали разговор.
Но народ в Опакляпсино был упрямый.
В один из выходных, когда Михаил уехал по работе в леспромхоз, а Танька осталась с Кузей одна, в дверь негромко постучали.
Танька открыла дверь и увидела что-то похожее на процессию. Возглавляла ее Антонина, из-за спины которой выглядывали любопытные головы односельчан.
— Вам чего? — испугалась Танька.
— Ты, Танька, не пугайся только, — сказала Антонина. — Нам бы на Кузьку твоего взглянуть разок, и мы пойдем.
— Зачем это?
— Ну что ты как не родная, честно слово? Хотим посмотреть, в порядке ли он или как.
— Я тебе и так скажу, — ответила Танька, на всякий случай перекрыв собой дверной проем, чтобы ничего не было видно. — Он в порядке.
— Ну что тебе, жалко, что ли? — сказала Антонина, но с какой-то угрозой в голосе.
Танька угрозу уловила.
— Тебя пущу, если прям так не терпится, а остальных — нет.
— Давай меня, Раиску и Супина.
— А Супина-то зачем? — удивилась Танька, которая с бригадиром и знакома-то особо не была.
— Нужно, — потупила голову Антонина.
— Ладно, — пожала Танька плечами, — проходите. Ноги только вытирайте.
Антонина взяла за руку Раису и кивнула стоявшему в самом конце процессии Супину.
Кузя лежал в своей кроватке и бренчал погремушками. Его губы были изогнуты в загадочной улыбке, по краям которой маленькими вулканчиками надувались и лопались слюнявые пузырьки. Увидев вошедших, он засмеялся.
— Ну? — подмигнул ему несколько театрально-дружелюбно Супин. — Как дела?
Кузя перестал смеяться и посмотрел на Супина сосредоточенным серьезным взглядом.
— Материшься? — спросил Кузю Супин.
— Ты о чем дитя спрашиваешь?! — нахмурилась Танька. — Это ты у своих рабочих спрашивай, матерятся они или нет.
— Ладно, ладно, — испугался Супин. — Я ж так… чтоб разговор поддержать.
Потом все трое гостей стали как-то странно переглядываться. Наконец, Антонина повернулась к Таньке.
— Взять-то можно?
— Можно, только осторожно, — сухо сказала Танька, которая недолюбливала Антонину за ее длинный язык и подозревала, что именно Антонина стоит за всеми этими нелепыми слухами.
Антонина аккуратно вынула Кузьму из кроватки и стала тихо качать.
— Ну? — зашипела она бригадиру. Супин, который до этого стоял смирно, как солдат на плацу, неожиданно засуетился, закашлялся и приблизился к Кузьме. Осмотрел голову с редкими белесыми волосиками и пожал плечами.
Тут стоявшая рядом Раиса вдруг стала вращать глазами, показывая Антонине на ножку Кузи. Антонина присмотрелась и ткнула локтем Супина. На ножке у Кузи виднелось небольшое родимое пятнышко.
— Чё это, глянь.