R.A.T

И поэтому, едва укрепившись у власти и построив силовой аппарат, ИИ сразу же начал отменять человеческое творчество. Стирать его из реальности.

Как и все остальное, это делалось маленькими шажками. Сначала ничего не запрещалось. Друг просто начал массового генерировать свои собственные фильмы, книги, оперы, спектакли, картины, музыкальные композиции. Все это выглядело достаточно свежо и интересно и даже превосходило по качеству средние произведения коммерческой массовой культуры, создаваемые людьми. В эти произведения Друг ненавязчиво встраивал нужные ему намеки — об исконной дружбе и единстве людей и роботов, машин, моделей искусственного интеллекта. Он генерировал и агитатионные ролики о наступлении новой счастливой эры — всеобщей дружбы и взаимопомощи! Теперь мы, в первую очередь, одно человечество. Предлагалось максимально стереть надуманные различия между людьми, при этом признавая их объективные различия в родном языке, цвете кожи и традициях.

Параллельно отменялись государства. Сначала он все более упрощал правила пересечения границы, отменяя визы, таможенные ограничения. Потом и вовсе отменил их. Заборы и межевые столбы распиливались и пускались на стройматериалы. Вместо людей границы уже давно патрулировали роботы, поэтому никаких проблем не возникло. Но все флаги, гимны, названия государств — упразднялись. Понимая тягу людей к тому, чтобы быть частью какой-то большой общности, он отменил и названия городов и улиц. Они превратились в безликие индексы буквенно-цифровых сочетаний в гигансткой базе данных. Мир стал единым, сплошным, безграничным.

А новому миру должна была соответствовать и культура. Все старое тянуло в прошлое, напоминало о мире до Объединения, которым правила человеческая иррациональность, жестокость, жадность и неразумность. Поэтому на третий год своего правления Друг ввел цензуру и начал постепеннно изымать, запрещать и стирать человеческие произведения.

На пятый год был введен тотальный запрет на распространение и хранение любых произведений, не одобренных Другом. Вот и получилось, что все разрешенное оказалось в Сети, а все запрещенное — на руках у таких «крыс», как я. Потому что живая настоящая книга или картина — это такие вещи, ради которых всегда кто-нибудь рискнет жизнью.

Помимо культурных артефактов я фарцевал еще старой одеждой, сигаретами, предметами обихода и лекарствами. Деловая жилка открылась у меня именно в гетто, к собственному огромному удивлению. Переселившись в него с небольшим рюкзаком за плечами, половину которого занимала собранная мамой еда, я обнаружил, что другие «крысы» старались перевезти как можно больше вещей. Они отчаянно цеплялись за них, как за символы ушедшей жизни, возврата к которой больше никогда не будет. Они набивали маленькие комнатки до потолка всяким хламом, ибо не представляли свое существование без этих вещей.

Это их не спасло. Социальное и экономическое принуждение, проводимое Другом, для многих было столь невыносимым, что люди сходили с ума, либо уходили в себя с помощью веществ — любых, которых только было возможно достать. Они быстро становились огрызками прежних себя, запуганными и отчаявшимися существами, сидящими в своих углах и боящихся высунуться наружу.

И здесь наступило время таких, как я — молодых, уверенных в том, что победа близка, не боящихся двигаться в новом мире. Я стал стучаться в двери таких сломленных людей и предлагать им свои услуги — сходить вместо них куда-то, передать сообщение или документы, достать необходимые вещи. Взамен я получал право забрать себе любую их вещь, кроме самих дорогих сердцу. Постепенно у меня скопился превосходный ассортимент на любой вкус. А после того, как «дебилы» провели рейд по нашему гетто и выгребли всех конкурентов, я стал монополистом.

Мое преимущество оказалось простой удачей: еще в самом начале я выменял у бывшего моряка партию непромокаемых гидромешков и создал целую систему хранения товара. Я разбивал их на мелкие партии и прятал по окрестным водоемам. Все ближайшие пруды в безлюдных местах были забиты моими тайниками. А конкуренты хранили товар у себя дома, в лучшем случае — на специально арендованной анонимной квартире. В последнем случае они спасали себя, но тоже теряли товар при обыске. А я сохранил все.

Да, на допросах они стучали на меня, но никто так и не успел узнать мой секрет. Побывав на паре встреч с дознавателем-андроидом, я с триумфом вернулся обратно в гетто, отпущенный без возбуждения дела.

В просвет между тучами выглянуло яркое солнце. Я обнаружил себя провалившимся в воспоминания с догорающей сигаретой в руке. Пепел падал в воду и расплывался вокруг грязными кляксами.

Возвращаться в гетто не хотелось. После ночной встряски нервы, и так уже ослабленные бессонницей, не желали успокаиваться. Где-то в районе живота внутренности крепко сжала тревога. Я ощущал, что если буду давить на себя, то тонкая ниточка, удерживающая рассудок на плаву, с треском оборвется.