Раб Петров

Сквозь перестук молотков и визг пил послышался чей-то голос: «Идут, идут! Собственной персоной!..» Мастер скомандовал всем прекратить; рабочие застыли на своих местах, и Андрюс увидел, как губернатор псковский вместе со свитою стремительным шагом взошёл прямо к стапелям.

Был Меншиков высок, широкоплеч, собою хорош, разодет: в изящном кафтане, перепоясанным шарфом, в кудрявом парике, узкие, но сильные кисти рук утопали в кружевах. Поманил к себе старшего мастера Овсея, тот подскочил, кланяясь. Губернатор стал задавать вопросы быстро, толково – видно было, что в кораблестроительстве разбирался.

В свите Меншикова Андрюс обратил внимание на очень высокого – выше самого губернатора – худого, узкоплечего, темноволосого человека в простой рубахе, белых нитяных чулках… Высокий человек не выглядел силачом, но руки его, как приметил Андрюс, были рабочими, мозолистыми. Тоже что ли мастер какой? Высокий точно почувствовал на себе упорный взгляд Андрюса, повернулся к нему: тёмные, без улыбки глаза, пристальные, внимательные… «Смотрит, будто всё обо мне прознать хочет!» – подумалось Андрюсу. Он спохватился и отвесил неловкий поклон.

– А это, Александр Данилович, один из лучших юнцов моих! – оживлённо заговорил Овсей, показывая на Андрюса. – Молод, да умел так, что дай Бог, и в работе упорен. И плотник, и столяр, и кузнецам, бывало, помогал, и паруса крепил… А вот, вишь, красота какая? Его рукотворчество.

Овсей показывал гальюнную фигуру на носу одной из ладей: девушку с развевающимися волосами и огромными глазами. Когда Андрюс вытачивал её из дерева, он хотел, чтобы фигура была похожа на сестру Ядвигу, была смелой, решительной, энергичной покровительницей корабля.

– Да, хороша, хороша, очень красиво! – высокий человек внимательно рассматривал Андрюсову работу. – Тебе который год, а, молодец?

– Пятнадцать… ваша милость, – чуть запнувшись, произнёс Андрюс.

Чтобы в очередной раз не изумлять людей, ему пришлось прибавить себе целых два года.

– Всего-то! Ну, Овсей Овсеич, ты береги мастера, смотри, чтобы не заленился, не загулял – дело молодое! А то нам рукастые люди скоро ух как пригодятся! Верно, Александр Данилыч? – высокий подмигнул Меншикову.

Тот охотно усмехнулся, милостиво кивнул Андрюсу через плечо, и свита направилась дальше. Меншиков нетерпеливо позвал: «Овсеич, идём, ну!» Вот ведь, скрытный Овсей Овсеич у них – и губернатора псковского, самого близкого государю человека откуда-то знает, а не рассказывал.

* * *

А уж после того, как Меншиков изволил всё осмотреть, обо всём расспросить, он да высокий человек в белой рубахе Овсея Овсеича в сторонку отозвали, да о чём-то наедине поговорили. Мастер проводил их поклонами и заверениями в преданности, и не успел топот лошадей и скрип колёс губернаторской повозки затихнуть, как Овсей передал Андрюсу мешочек с серебряными монетами. «Подарок тебе от высочайших лиц – я рассказал, что ты у нас самый молодой, а вся семья на твоих плечах».

Андрюс рассеянно поблагодарил доброго мастера. Давно уже опустилась ночь, морозный воздух покалывал лицо и руки, а он всё стоял, прислушивался и представлял себе, как Меншиков Александр Данилович, быть может, уже завтра с его величеством встретится…

– Ну, что замечтался, точно влюблённый? Домой-то собираешься? – шутливо поддел Андрюса Овсей Овсеич.

– Да… Счастлив генерал-майор, что ни день – государя видит, – вздохнул Андрюс.

Овсей рассмеялся громко.

– Ох уж да, он-то видит! И ты видел! Ну что, тоже никак счастлив теперь?

– Я государя видел? Когда это? – испугался Андрюс.

– Да ты сам ему фигуру галеонную показывал! Это он тебе велел денежек передать, ты ему глянулся.

– Тот, высокий? Какой же это государь?! Овсей Овсеич, да что ты, никак шутишь? Разве царь таким может быть?

– Мы с его величеством и в Воронеже флот строили, – слегка обидевшись, молвил Овсей. – Нешто я его не узнаю? Да и он старого Овсея вмиг припомнил. Любит он так путешествовать – чтобы никто не знал, что царь, не чествовал да на коленки не вставал, а звали его чтоб Пётр Лексеич, по-простому. Это он бояр да дворян-бездельников строжит, а нас – мастеров, корабелов, кто ремесло знает туго, ещё как жалует!

Андрюс почти задохнулся от волнения… Всё это совпадало с тем, что он слышал о царе раньше – но теперь, когда он увидел его воочию, ему было нелегко принять, что государь – он такой… Худой, нервный, губы кусает, всё о чём-то думает. Да Меншиков, и тот выступает царственней, хотя из грязи вылез! И, хотя по-человечески Пётр Алексеевич ему понравился, как-то не вязался его облик с тем, что Андрюс вымечтал себе. Теперь государь казался ещё более непонятным, нереальным – трудно было бы найти способ общения с ним. Ну ведь не будешь же к нему, как к Овсеичу! И ещё: страшный рассказ о повешенных стрельцах, история Ивашки, что бежал на Онежское озеро – как всегда напомнили о себе болезненно и неприятно. И в этом была воля государя Петра! Как же в одном человеке могло уживаться столько противоречий?

* * *