Раб Петров

Андрей Иванович стоял, прижавшись лбом к оконному стеклу, и смотрел на улицу. Этот майский день он всегда посвящал Ядвиге, её благословенной памяти. Это был единственный день в году, когда он позволял себе плакать; кроме Тихона, никто не знал его слабости и никогда не видел его слёз. Хранители ведь не плачут – только лишь несколько раз за всю свою многовековую жизнь.

* * *

Похороны промелькнули для него будто во сне. Кажется, они с Иевой, благодаря советам хозяйки, как-то разыскали католического священника, который согласился взять на себя поминальную службу… Андрюс в последний раз вгляделся в исхудавшее и такое умиротворённое лицо Ядвиги, поцеловал её в лоб… Будто сквозь толщу воды до него доносились рыдания Иевы и матери, бессмысленно-настойчивые вопросы отца: «Где мои дочери, где Ядвига и Катарина?» Вот и ещё уменьшилась их семья.

Без Ядвиги Андрюс как-то сразу оказался одинок – окончательно и бесповоротно. Он ходил на верфи, трудился усердно, но, памятуя случай с Никитой, опасался заводить дружеские отношения. Он редко беседовал с товарищами по душам, после окончания трудового дня сразу уходил домой, в город или на реку. Старший мастер, плотник Овсей, был Андрюсом весьма доволен, доверял ему самые сложные работы, а вот среди товарищей утвердилось мнение, что он, Андрюс, хотя и умел, да заносчив и высокомерен. И он ничего не делал, чтобы сблизиться с ними хотя бы чуть-чуть.

* * *

Как-то ранним утром, собираясь на работу, Андрюс позвал Тихона. Однако кот не откликнулся и не появился, откуда ни возьмись, из темноты – как теперь он часто делал, иногда до смерти пугая старушку-хозяйку. Андрюс просил его не пропадать ночами. После смерти Ядвиги сердце у него щемило не переставая, он говорил себе, что не может потерять последнего, единственного друга.

Тихон, однако, стал отважен до безрассудства. От него разбегались городские собаки, а местные коты и вовсе боялись даже появляться вблизи их небольшого дворика… Андрюс не опасался, что кот попадёт под телегу или копыта лошади, но вот эти таинственные ночные отлучки приводили его в недоумение.

– Раньше ты никогда так надолго не исчезал, – говорил другу Андрюс. – Хоть покажи мне, куда ты ходишь, кого встречаешь там.

Но кот лишь насмешливо щурил ярко-зелёные глаза и одним мощным прыжком взлетал к хозяину на плечо. Слушая его переливчатое мурлыканье, Андрюс улыбался против воли и не мог обижаться. Наверное, придёт время, и Тихон перестанет скрываться.

И вот, нынешним утром, когда Андрюс уже собирался идти со двора, Тихон молниеносно прошмыгнул в щель под забором и вспрыгнул к Андрюсу на руки. Привычно приласкав его, Андрюс вдруг ощутил болезненно-знакомый аромат, нежный, сладкий – и при этом, казалось, растревоживший недавнюю, едва зажившую рану. Так пахли ладони Гинтаре в ту страшную майскую ночь, когда умерла Ядвига.

Гинтаре. Значит, это к ней ходит Тихон, это её руки прикасались к нему. Андрюс пока не понимал, что именно он почувствовал, когда вспомнил о лесной колдунье. Тогда, в их последнюю встречу, он решил, что больше они не увидятся. Беседы с Гинтаре ничем не помогли его семье, а если бы он не ушёл тогда её искать – Ядвига не умирала бы в одиночестве. Незачем больше даже думать об этом таинственном, странном существе!

Но всё равно, Андрюсу хватило мужества признаться себе – его тянуло к Гинтаре какой-то удивительной силой. Было ли это воздействие ведьмина камня, желание узнать побольше о себе и своём непонятном даре или что-то иное? Этого он не знал, и не решился ни запретить Тихону уходить ночами в лес, ни присоединиться к нему. Хотя по вечерам друг призывно сверкал глазами, кружил вокруг хозяина, держа хвост трубой, – всем своим видом показывал, что приглашает его следовать за собою.

– Ну, ты ступай, коли желаешь, а меня там никто не ждёт, – бормотал Андрюс, натягивая на себя одеяло. – Мне на работу рано идти. Скажи: кланяться велел.

Тихон недовольно фыркал и исчезал…

Лето было на исходе, всё длиннее, темнее становились ночи, желтела и никла трава, листья хороводом кружились на холодном ветру. Работы на полотняном заводе и верфи хватало и зимою, так что вставал Андрюс по-прежнему рано. Как-то раз он проснулся от того, что Тихон запрыгнул прямо к нему на подушку – солнце ещё не встало.

– Ну, откуда ты взялся? Опять, чай, из гостей? – недовольно пробормотал Андрюс.

И тут под руку ему попалось что-то небольшое, твёрдое, а на ощупь – точно веточка дерева сломанная… Андрюс встал, чиркнул огнивом, зажёг свечу.

На его постели лежала бузинная свирель.

13. Должок!

Как заканчивалась работа, Андрюс последнее время часто ходил прогуляться по улицам, послушать ставшую уже привычной русскую речь, полюбоваться на город Псков – этот древний, величественный, со множеством храмов и часовен город полюбился ему. А ещё Андрюсу нравилось выходить за городскую стену и спускаться к реке Великой, такой спокойной, неторопливой… Всё лето по ней скользили лодки и изящно выгнутые ладьи с белоснежными парусами – они двигались к Чудскому озеру.