Раб

— Я не святой человек, ясновельможный пан, а человек обыкновенный, еврей, как все евреи и, возможно, хуже других…

— Гм… Святые всегда скромны. Эй, холопы, отпустите этого жулика Гершона. Я с ним рассчитаюсь как-нибудь в другой раз. Ты больше у меня не арендатор! — обратился Пилицкий к Гершону. — Не смей больше появляться на моем дворе и не попадайся мне на глаза. Если ты ступишь на мою землю, я натравлю на тебя собак и они разорвут тебя в клочья.

— Мне причитаются деньги с Его светлости! — четко выговорил Гершон с видом человека, который не боится ни повелителей, ни их угроз. — Я за аренду заплатил. У меня есть контракт и вексель…

— Что? Ничего у тебя нет, еврей! Можешь взять свой контракт вместе с векселем и подтереться ими!

— Так не годится, пан. Слово надо сдержать. Есть в Польше суд…

— Вот как? Ты меня призовешь к суду, да?… Ты рехнулся, еврей! Да, рехнулся! Если бы сейчас не произошло то, что произошло, я повесил бы тебя тут же на месте, и птицы жрали бы мясо с твоей башки, как сказано в Библии. Ты шельма, ты бестия, ты черт знает что! До меня дошло, что ты обираешь своих же братьев. Я все это еще расследую, и ты получишь заслуженное наказание. А что касается суда, так знай, что я никого не боюсь. Я и есть суд. Помещик на своей земле подобен воеводе. Польша тебе не Франция, где вся власть у короля, который тиранит свое дворянство. Здесь у нас больше власти нежели у короля, Мы его посадили, и мы же можем его в любое время сбросить. Вбей себе это в башку, еврей, раньше, чем она будет валяться отрубленная у твоих ног!

— Я заплатил за аренду.

— То, что ты заплатил, ты данным давно уже извлек, и больше у нас с тобой никаких счетов нет. Убирайся, покуда кости целы!…

Среди евреев поднялся ропот. Родные Гершона и друзья его стали нашептывать ему, чтобы он уходил. Некоторые тянули его даже за рукав. Жена и дочери умоляли пойти с ними домой. Но Гершон отрицательно качал головой. Он сморщил нос и опустил нижнюю толстую губу. При всей беспомощности еврея перед помещиком, он все же не намеревался дать себя ограбить. У Гершона имелись связи с помещиками повыше Пилицкого. Они были богаче его и имели большую власть. Ему было известно о всех махинациях Пилицкого, о том, что тот на каждом шагу нарушал законы государства и церкви. Пилицкий был опутан судебными процессами, которые ему предстояло проиграть и таким образом потерять большую часть своего богатства. Несмотря на то, что положение еврея в Польше было очень низким, помещики все же не позволяли себе вот так, за здорово живешь, нарушать контракты, отменять векселя. У шляхты осталось то, что называется гонором… Гершон приблизился на шаг.

— Покамест, ясновельможный пан, арендатором являюсь я.

— Покамест ты дохлая собака!…

Адам Пилицкий побагровел. Он выхватил из ножен шпагу и ринулся к Гершону. Евреи снова подняли крик и плач…

Глава девятая

1

Яков знал правду. Он больше не распоряжается собой. Сатана играет, а он, Яков, пляшет. Золотые слова сказаны в "Пиркей авот": один грех тянет за собой другой. За то, что Яков возжелал запрещенную ему женщину, ему пришлось обмануть целый город евреев, выдав свою жену за немую. И не только один город, а несколько еврейских общин. Теперь женщины, несущие на сердце горе, приходили к Сарре (которая была уже на восьмом месяце), чтобы она возложила руки им на голову и благословила их. Община в Пилице настояла на том, чтобы Яков перенял аренду, которую потерял Гершон. Пилицкий угрожал, что если Яков не станет его арендатором, он привезет кого-нибудь из другого города. Более того, если Яков не согласится, он выгонит всех евреев. Дошло до того, что хозяева города во главе с раввином пришли упрашивать Якова. Даже Гершон дал молчаливое согласие на то, чтобы Яков пока управлял поместьем. У него был свой расчет. Яков, этот меламед, наверное не отличает рожь от пшеницы. Он натворит помещику бед и тот увидит, что без Гершона не обойтись…

У всех этих событий была своя последовательность. Но построено все было на лжи. Горе тому зданию, у которого фальшивый фундамент! Что же ему делать? Если он расскажет правду, его и Сарру сожгут на костре. Как бы правда ни была свята, нельзя ради нее жертвовать собой. Еврейский закон считает, что жизнь человеческая важнее.

По ночам, когда сон не шел к Якову, он взывал к Всевышнему: — Я знаю, что потерял рай. Но Ты Бог, и я — Твое создание. Накажи меня, Отец, я все безропотно принимаю.

Возмездие могло нагрянуть каждый день. Известно, что женщины во время родов всегда кричат и взывают о помощи. И вообще невозможно же без конца всех морочить. Раньше или позже правда должна всплыть на поверхность.