Раб

Во времена Саббатая Цеви и позднее, когда он надел феску и стал магометанином, в Пилице кипела вражда. Община предала эту секту анафеме, но секта, в свою очередь, предала анафеме раввина и семерых отцов города. Дело дошло до доносов и побоев. Среди приверженцев Саббатая Цеви нашлись такие, которые сдирали крыши с домов, складывали все свое добро в сундуки и бочки и готовились к алие на израильскую землю. Часть ударилась в каббалу, пытаясь добыть из стены вино и создать живых голубей, как сказано в Книге Бытия; часть же перестала соблюдать законы, ссылаясь на статью, в которой говорится о том, что якобы Тора для евреев больше недействительна. Некоторые, козыряя с свое оправдание словами из Библии: "…и буду я с вами в вашей нечистоплотности", всячески опускались нравственно. В Пилице был один меламед, который доводил себя до такой болезненной экзальтации, что во время молитвы, стоя в талесе и тфилин, воображал, что совокупляется с женщиной и проливал свое мужское семя. У порочной секты это считалось достоинством.

Через некоторое время большинство евреев спохватилось, что сатана заманил их в сети, и они отвернулись от лже-мессии. Но оставались такие, которые продолжали заблуждаться. Они встречались тайком в чужих городах на ярмарках. Был целый ряд примет, по которым сектанты узнавали друг друга. На полях священных книг и даже на кромках материи, продающейся в лавках, писали инициалы С.Ц., носили амулеты, изготовленные Саббатаем Цеви и его компанией. Все они верили, что Саббатай Цеви еще вернется и будет строить Иерусалим. А пока что в делах они держались вместе, давали друг другу заработать, роднились посредством браков, один другому оказывал услуги, сообща преследовали врагов Саббатая Цеви и ставили на их пути всяческие преграды. Когда одного из них обвиняли в жульничестве, все остальные свидетельствовали, что человек этот честный, и сваливали вину на кого-нибудь из враждебного лагеря. Все они вскоре разбогатели. Встречаясь между собой, единомышленники смеялись над правоверными, над тем, как легко те дают себя обмануть и запутать.

Город разрастался, росло и кладбище, его границы приблизились к месту, где покоился прах Сарры. Мнения в общине разделились. Одни говорили, что прах Сарры надо выкопать и захоронить где-нибудь в другом месте, так как по закону она была нееврейкой и хоронить рядом с ней благочестивых покойников — преступление. Другие считали, что откапывать прах — не полагается, и что это может навлечь беду. Да и дощечка давно потерялась, холмик сравнялся с землей, и толком уже не знали, где искать останки. Порешили, что как оно есть, так оно и ладно.

А кладбище все увеличивалось. Со временен о Сарре забыли. Так бывает в новых городах, где нет ни книги записей, ни тех древних стариков, которые ведут счет времени и событиям. Мало кто помнил даже Якова. Многие из первых горожан поумирали. Появились новые хозяева. Город уже имел каленную синагогу, молельный дом, богадельню, гостиницу и даже общественную уборную, куда ходили те, которые совестились справлять нужду возле дома. Напротив кладбища, в сторожке жил могильщик реб Эбер.

В один прекрасный день, в месяце ав, на кладбище появился высокий еврей с седой бородой, в белом халате, в белом колпаке и в сандалиях на босу ногу. За спиной у пришельца была сумка, в правой руке — посох. У него был вид нищего, но не из здешних мест, чресла его были опоясаны не веревкой, а широким кушаком, какой бывает у посланцев земли израильской. Он бродил среди могил, искал, вглядывался, наклонялся. Эбер смотрел из маленького окошка своего домика и недоумевал. Что здесь на кладбище надо этому человеку? Кого он ищет? Поселение молодое. Праведники здесь не покоятся. Вскоре Эбер вышел к нему.

— Кого вы здесь ищете? Я могильщик.

— Вот как? Здесь когда-то была могила женщины, принявшей еврейство, Сарры, дочери Авраама, праотца нашего. Ее похоронили в отдалении. Но я вижу, что кладбище расширилось.

— Обращенная в еврейство? Здесь у нее был надгробный камень?

— Нет, дощечка.

— Когда это было?

— Двадцать лет тому назад.

— Я тут всего шесть лет. Кем она вам приходилась? Родственницей?

— Это моя жена.

— Разве в Польше разрешалось переходить в еврейство?

— У нее была еврейская душа.

— Не знаю. Все заросло лебедой. Недавно еще кусок поля забрали под кладбище. Весь город постился.

2

Яков еще немного побродил по кладбищу. Он шарил посохом и точно принюхивался к земле. Стали спускаться сумерки, и он направился в городок. Яков огляделся по сторонам и в изумлении остановился. Это была другая Пилица, другие люди.