Рабинович В. - Алхимия-2012

Душа есть жизнь тела... Придет последний день, который звуком трубы пробудит мертвецов... и живых призовет к суду...» — Что такое смерть? — «Покойников когда-то сжигали... Мы кладем наших покойников в гроб... Поются гимны и звонят в колокола.. Воров вешает на виселице палач. Прелюбодеев обезглавливают. Убийц... подвергают колесованию... Предателей родины разрывают на части четырехконной упряжкой».—Что такое человек? — «Адам, первый человек, был сотворен в шестой день творения Богом по подобию Бога из глыбы земли; Ева же, первая женщина, была создана из... Люди созданы для взаимной пользы, поэтому они должны быть человечны... Будь приятен и ласков лицом... Угрюмые люди всем неприятны...» И тому подобное.

Кажется, что-то получилось. Сработал вопрошающий прием «Что такое?..» Но швы еще более видны, а прорехи не заштукованы. Правды ради замечу: вопрошание есть только у Алкуина. А в новых энциклопедиях и у Коменского его нет. Спрашиваю я. А в текстах есть лишь ответы. В современных компендиумах энциклопедического типа — это определения сущностей, оформленные в понятия, неукоснительные и однозначные. У Коменского же ключевые слова разъяты, и поэтому ответы надо искать по нескольким номинациям. Так, язык представлен в искусстве письма и в искусстве речи; жизнь проходит по рубрикам «Душа», «Медицина», «Последний суд», «Семь возрастов человека». Смерть представлена в «Казнях преступников» и в обрядах погребения. И наконец, человек дан в одноименном уроке, но также и в уроке под названием «Человечность». И только воздух как природная стихия дан вполне определенно — в одном уроке. Раз — и навсегда. Но зато предельно зримо и осязательно. И в то же время концептуально, что приличествует именно XVII веку и никакому иному: в градациях скорости движения воздушных масс. От ветерка до бури... Чувственно-концептуально. Богоданные вещи мира, человеческие свойства, человеческие умения, рукотворные вещи даны так, чтобы научить их делать, правильно себя вести в обстоятельствах жизни с пользою друг для друга, правильно изъясняться о том или о сем, соотнося все это с простым, как чистая правда, изображением того или сего на соответствующей ксилографии.

Иначе говоря: вся эта демонстративно-нормативная педагогика — для того, чтобы жить в этом мире культурно (в понимании культуры, прежде всего, в ее возделывающем, то есть этимологически первородном, качестве). Бог, конечно же, первенствует (им и начат этот «букварь»). Но по дальнейшей сути дела вынесен за скобки этого мира, в котором хозяйствует человек, экспериментируя с материалом, формуемым умными человеческими руками, действующими в рамках мысленных — только человеческих (а каких же еще?) — идеализаций. Для правильной жизни...

Так что же все-таки единит эти сто пятьдесят предметных картинок и тексты под ними?

Классификация по одному основанию как будто не просматривается. Нет и алфавитного порядка. Одна лишь нумерация. Не заметно и восхождения — в духе материалистического эволюционизма — от простого к сложному. Что же тогда? А вот что.

Первые несколько десятков уроков привязаны (с некоторыми сбоями) к первой (и единственной) творческой рабочей неделе Бога, точнее — к шестидневке; и — особо — к шестому дню (о чем прямо сказано). К дню, когда был изготовлен человек в двух половых его разновидностях. Но и в первых пяти днях — до человека — видна человеческая доделка Божьих дел: домашние птицы, скотоводство, растениеводство, рудознатство, обработка металлов и прочее. То, чем следовало бы заняться человеку, ну хотя бы на седьмой день, пока Бог отдыхает. Homo Faber Коменского стал делать раньше — до... самого себя, назначенного для седьмого (или восьмого? — тут можно поспорить) дня. Таким образом, антропность как принцип мира не только возможна, но и есть — до человека, но от его имени. Вот именно! Но если по Библии, то только Седьмой (восьмой) день и есть день культуры, воистину человеческий день. Неостановимый восьмой (или Седьмой) день. Опять-таки: навсегда и навезде, в том числе и на первые пять дней, бывших до человека, еще только замысленного (а может быть, и до замышления; кто знает...). Далее все уроки тем более человеческие (если не считать последний — «Последний суд», где и в самом деле действует только Бог, как, впрочем, и урок первый тоже с Богом, зачинающим грядущий мир вместе с учебным процессом по поводу этого мира). На этом, как уже было сказано, его свадебно-генеральская роль в этом деле заканчивается.

Так что опора — в некоторый перекор филигранно словолюбивому Вячеславу Курицыну — в книге Коменского есть. Опора... Да еще какая! Это креативное начало Мира и всех его вещей. Но скорее креативноремесленное, деятельно-конструктивное его начало (потому что не без человека даже и в начальную — как будто только божественную — пору этого начала). И при этом этически сообразное его начало: чтобы все в этом мире было хорошо и всем было хорошо.