Рабинович В. - Алхимия-2012

«О!» восклицая, — восторг или ужас извольте,

«Но» говоря, — препинанья пожалте фигуру,

«На\» —

от широкой и щедрой души.

... И Оса, что чистейшая пакость...

Вот и вся моя жизнь.

— Довольно?

— Довольно.

А ведь из пяти всего букв.

(Между нами, хватило б и трех, худо-бедно...)

Но Сало — не сало,

Если сало без ч (чеснока)

И тем боле без г (самогонной горилки).

А разве Она,

если имени нет у нее — она?!

Всей кириллицы сроду не хватит: ка эль эм о пэ эр э ю ять и т. д. натурально...

Птичка, серый Волчок,

Воронок, Золотистая Рыжик и Киска..

И Он,

если он безымянный, тоже не он, а так... очертанье.

А на белом Слоне чтоб цейлонец сидел и бенгалец слона погонял бы.

А уж Сон —

чтобы радужный был,

а коль радужный,

то, по возможности, вещий...

И чуткий, не только для ЛОРа назначенный, Нос.

Мало-мальски живу в обстановке достатка убытка..

Но... пять букв!

Воссияйте — восстаньте,

за собой увлекая все-все алфавиты —

те, что после крушения Башни...

И рассыпьте звездами по небу, по траве,

по долинам — по взгорьям, чтоб росою сверкать на рассвете...

И Оса чтоб над лугом кружила, притворившись пчелой медоносной...

Но при этом: чтоб еры рычали, чтобы ёкало ё, чтобы ятям якшалось, а фиты чтоб слагались в отдельную песню...

Если честно:

зачем экономить на гуслях, мандолинах, жалейках и бубнах, и на всяческих медях и бронзах?

И на мелосах медленных и голосах,

даже если и логосов в мелосах наших не густо,

экономить не следует тоже...

Экуменика быть не должна экономной, потому что избытка — всегда недостаток..

Над манускриптом

Над манускриптом в час ночной, Когда над сторонами улиц Сойдется тьма и схлынет зной,

Под гнетом прошлого ссутулюсь Над манускриптом в час ночной. Прилежно воспроизведу Округлые черты латыни.

И как бы невзначай войду В миры, исполненные стыни,

В отяжелевшие миры —

Гранит замшелый, мрамор битый, — Запечатлевшие пиры И вид пирующего сытый.

Где золото твое, латынь?

Где серебро?.. Каржава проза, Тускнеющая, как латунь...

Но посмотрите: Крест и Роза Начертаны внизу листа.

Наверно, розенкрейцер автор.

А за окном шумит листва —

Не нынче вычернит, так завтра,

Свои зеленые слова..

Вся жизнь его вот здесь — мертва. И все же не дают покоя Поставленные вкось слова Такою молодой рукою.

И в кровь они, и в бровь, и вкривь В минускуле зажаты тесном. Наверное, владел порыв Старинным автором безвестным, Ушедшим в темень языка.

Зато изгиб пера, смятенье Строки, четыре завитка,

С листа сбежавшая рука Для общего уразуменья Вполне достаточны пока.

Наверно, на душе его В ту пору неспокойно было,

Когда для взора моего Волненье жуткое явила Душа. И мне передалось От букв, поставленных нелепо.

Так всякий раз уходит лето В осенний день, слепой от слез...

Сшибайтесь, буквы, так и сяк,

Как перволед, ледащ и тонок!

И лишь тогда поймет потомок, Конечно, если не дурак,

Меня, моей строки излом В единоборствии со злом,

И букв разлад мой с тем и с этим... Отметим, скажет он, отметим!

ПОД ЗНАКОМ УРОБОРОСА, ИЛИ ЧТО СБЕРЕГЛА МОЯ ПАМЯТЬ ТРИДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

...Тебя там встретит огнегривый лев, И синий вол, исполненный очей,

С ними золотой орел небесный,

Чей так светел взор незабываемый.

Анри Волохонский

Как это начиналось

1971 год. Работаю в Институте истории естествознания и техники. Прошу

С. Р. Микулинского, в то время заместителя директора института, включить в план мою тему «Алхимия как феномен средневековой культуры». С. Р. упирается: «Ведь лженаука же». «А вот и нет», — продолжаю настаивать я. «Советская энциклопедия так пишет», — не унимается он. «А вот и нет», — продолжаю упорствовать я. А он показывает синий том сталинской БСЭ, в которой действительно «А. — лженаука...» А я на сие достаю из портфеля еще пахнущий типографской краской красный том новой БСЭ, в коем «А. — феномен...» С. Р. внимательно читает, медленно скользя взглядом по колонкам статьи, и, дойдя до подписи «В. Л. Рабинович», говорит: «Так это вы же и написали». «Верно, — соглашаюсь я. — Но теперь это мнение всего СССР, освященное знаком египетского Уробороса».

Спасибо Н. Мостовенко, Е. Вонскому, Л. Шаумяну — энциклопедистам из БСЭ, напечатавшим мою статью, которая стала идеологическим верняком для пугливого С. Р.²³³

Автор и те, кто причастен

Причастных много. Но память прихотлива. Она выхватывает из толщи минувшего то одно, то другое. Иногда не в том порядке, в каком это было на самом деле. Иногда с поправкой на примысленное, а иногда просто для красоты картинки. Так сказать, в угоду стилю, а поскольку стиль — это человек, то человеческая правда оказывается правдивей правды факта.

Выхвачены из небытия памяти — гонители, сочувствующие и сопере-живатели (Г. Гачев), заступники (Б. Кедров), учители (В. Библер и М. Бахтин), группа поддержки (В. Асмус и Д. Лихачев). О всех о них и только в этом качестве последующая речь.