Рабочее самоуправление в России. Фабзавкомы и революция. 1917–1918 годы

Определённый подъём рабочего движения 1990-х гг. завершился очередным глубоким спадом и застоем. Движение рабочих масс в начале XXI в., конечно, не замирает совсем, но теплится на очень низкой отметке. Так, в высшем законодательном органе -

Государственной думе третьего созыва представлен только один рабочий, тогда как даже до свержения монархии в Государственной думе Российской империи представительство рабочих было существенно более значительным. Что же касается IV Государственной думы, то в ней «рабочих от станка», как это определялось в начале XX в., не осталось вовсе. Самым пагубным образом на развитии рабочего движения и положении рабочих организаций отразился новый трудовой кодекс, принятый в декабре 2001 г. Положения нового, «демократического» КЗоТа отнимают у рабочих их последние социальные права и завоевания, которых они добивались на протяжении полутора столетий. Профсоюзы по новому КЗоТу низводятся до уровня безмолвных помощников администрации. Многие прежние права профсоюзов оказались выхолощены. Так, вместо прежнего права законодательной инициативы по новому КЗоТу за профсоюзами оставлено право «принимать участие в разработке законов и иных нормативных правовых актов», причём только таких, которые касаются «норм трудового права». Свои контрольные функции в сфере контроля за условиями труда теперь профсоюзы могут осуществлять только во взаимодействии с «государственными органами надзора и контроля». И таких ограничений в новом КЗоТе предостаточно.

Происходящие в Российской Федерации перемены вновь возрождают из небытия такое забытое, казалось бы, понятие, как «рабочий вопрос», в том числе вопрос о будущем в стране органов рабочего самоуправления – опять, как в 1917 г., он становится достоянием не только историков, но и политиков, вновь возвращает свою былую актуальность, хотя за прошедшие почти сто лет Россия сделала огромный рывок в своём развитии, успела взойти на порог нового постиндустриального, информационного общества. Однако, что кардинально нового появилось в ней со времени Великой русской революции? В главном российское общество осталось прежним. В чём же нам видится это главное? В его неоднородности, в необходимости поиска широкого компромисса в нём. Можно, конечно, раздавить, как это было в тоталитарных государствах, самостоятельность отдельных общественных групп, но даже современное тоталитарное государство, поставив себе на службу все средства современных коммуникаций и технологии манипулирования массами, вынуждено прибегать к созданию искусственных форм самоуправления, как это очень чётко показано в мемуарах нацистского преступника Шпеера.

Вероятно, индустриальный уклад сегодня уже не может считаться последним словом развития человеческой цивилизации. Во всяком случае, страны «первого» эшелона, пытаясь решить внутри себя проблему устойчивого развития, постепенно выводят его на периферию – в страны «второго» и даже «третьего» эшелона развития, оставляя себе лишь наукоёмкие отрасли с большим преобладанием белых воротничков. Но даже при подобном сценарии индустриальный уклад всё ещё не исчезает. Не исчезают и другие, доиндустриальные, уклады. Более того, возникают автономные уклады, субкультуры и субэтносы, претендующие на большую или меньшую автономию, в противном случае угрожая остальному обществу нарушением его стабильности (к слову сказать, именно в этом следует видеть корень обострившейся в последнее время проблемы так называемого терроризма). И если даже тоталитарное государство не способно справиться с этой проблемой, что ещё, кроме самоуправления, может дать обществу возможность выйти из поджидающих его тупиков?

В своё время индустриальный уклад казался передовым. Рабочий класс и буржуазия воспринимались как передовые классы. Формы демократии, предложенные пролетариатом и буржуазией, воспринимались как панацея от всех бед прежнего государственного устройства. В России поочерёдно обе модели либеральной и социалистической демократии были апробированы. Либеральная демократия, с присущими ей формами самоуправления, почти сразу же оказалась в кризисе. Пролетарское самоуправление, составив в гордом одиночестве каркас нового государства, в образовавшемся вакууме также не долго смогло сохранять свой демократический потенциал. Не произойдёт ли сейчас нечто подобное, если в поисках «совершенства» общество зациклится на формах саморегуляции, порождаемых постиндустриальным этапом его развития? Тем более, что Россия-то не принадлежит к странам «первого эшелона» модернизации, идущие в мире процессы глобализации готовят России роль полуиндустриальной сырьевой периферии, причём, в лучшем для неё случае.