Рабочее самоуправление в России. Фабзавкомы и революция. 1917–1918 годы

Применительно к 1930-м гг. с особой остротой возникает вопрос о том, что, собственно, следует понимать под самоуправлением: это форма политической деятельности или любая деятельность, направленная на обобщение, выражение и защиту интересов автономных групп? При традиционном подходе к самоуправлению, действительно, кроме официальных структур, сложно заметить структуры неформального, часто стихийного самоуправления, охватившего все слои рабочего класса в 30-е годы. Неформальные, но социально значимые типы самоорганизации трудовых коллективов становятся важной чертой советского общества и не дают ему действительно уподобиться «обществу зыбучих песков». Но особенно характерна способность к созданию таких неформальных самоорганизующихся коллективов была для социально более мобильной молодёжи, примеры чему часто встречаются в мемуарах и других источниках об «ударных комсомольских стройках». Даже Троцкий, критиковавший отход советской молодёжи от политики, вынужден был признавать, что её активность не исчезла, а оказалась направленной на другие цели. В этом смысле представляет большой интерес изучение многочисленных молодёжных (и не только) субкультур, формировавших в 1930-е гг. Процесс социализации молодёжи, всегда сопровождающийся усвоением элементов прежней культуры и созданием элементов своей, не мог не носить в 1930-е гг. ряд специфических черт. Если эту специфику рассматривать с точки зрения самоуправленческих начал, когда под старой культурой будет пониматься сознание, привнесённое из среды русского крестьянства, а под новой культурой – тот тип мировосприятия, который начал складываться под воздействием процессов модернизации, то во многом могут измениться и более глобальные оценки 1930-х годов.

Представляется, что именно в этот период окончательно успевают проявиться те тенденции, которые были заложены в русскую историю революцией 1917 г. Альтернативы, борющиеся друг с другом перспективы развития к этому времени позволяют окончательно сформироваться советскому типу общества. Океан разбуженных возможностей постепенно к концу 1930-х гг. входит в берега. Происходит некоторая консервация и в вопросе рабочего самоуправления. Нельзя сказать, что развитие его форм завершается. Нет, просто окончательно складываются те рамки, в которых государство готово было терпеть (или не способно было предотвратить, или даже сознательно поощряло) общественную инициативу своих граждан, одетых в рабочие спецовки.

В дальнейшем, в годы войны и послевоенного развития, границы эти то расширялись, то снова сужались, но это не меняло характера взаимоотношений между властью и самоуправлением рабочих, как формальным, в рамках официальных структур, так и неформальным, существующим там, куда влияние государства не распространялось. Существовавшие в эти годы формы рабочей самоорганизации можно трактовать самым разным образом. В частности, в листовках Московской Хельсинской группы заявлялось о неспособности советских профсоюзов защищать права трудящихся, отрицалось само значение профсоюзов как органов самоорганизации рабочих. Нам же эта оценка представляется, по меньшей мере, спорной, хотя большего внимания, на наш взгляд, заслуживают выступления МХГ в пользу создания в СССР независимых профсоюзов. Создание таковых, вполне вероятно, способствовало бы оживлению деятельности и других форм рабочей самоорганизации. Но, с другой стороны, для создания независимых профсоюзов требовалась немалая активность самих рабочих. А этого-то как раз и не наблюдалось. Во всяком случае, ни «Хроника текущих событий», ни такие исследователи советского оппозиционного движения, как В. Пономарёв и Л. Алексеева, не зафиксировали в те годы сколько-нибудь серьёзных выступлений рабочего класса, направленных на создание независимых от государства органов самоорганизации. Протестные выступления этих лет, в том числе масштабные выступления низов хрущёвского времени, также не вели к возникновению долговременных альтернативных рабочих организаций. Для того чтобы рабочее самоуправление получило новые стимулы для своего развития, потребовались гораздо более мощные внешние воздействия, чем хрущёвская «оттепель» или «косыгинская реформа».