Работа и любовь

ПРОХОДНАЯ

В час предутренний под Москвой
на заставе заиндевелой
двери маленькой проходной
открываются то и дело.

И спешат наперегонки
через тот теремок дощатый
строголицые пареньки,
озабоченные девчата.

Нас набатный ножной сигнал
не будил на барачной койке,
не бежали мы на аврал
на какой–нибудь громкой стройке.

На гиганты эпохи той
не везли в сундучках пожитки,
не бетонили Днепрострой,
не закладывали Магнитку.

Но тогда уже до конца
мы, подростки и малолетки,
без остатка свои сердца
первой отдали пятилетке.

И, об этом узнав, она,
не раздумывая нимало,
полудетские имена
в книгу кадров своих вписала.

Так попали в цеха труда
и к станкам индустрии встали
фабзайчата — нас так тогда
с доброй грубостью называли…

БУФЕТ

Спиралью крутись постоянной,
ступеньки сбегают в буфет.
Кисель пламенеет в стаканах,
и в мисках блестит винегрет.

Мы лучшего вовсе не ищем:
как время велит молодым,
мы нашу нехитрую пищу
с веселою страстью едим.

За столиком шумно и тесно,
и хлопает ветер дверьми.

Ты только холодным и пресным,
буфетчица, нас не корми.

Еда, исходящая паром,
у нашего брата в чести.

Давай ее, с пылу и с жару,
покруче соли и сласти.

…Сверкают глаза отовсюду,
звенит и стучит тяжело
луженая наша посуда,
граненое наше стекло.

Под лампочкою стосвечовой
ни тени похожего нет
на тихий порядок столовой,
ца сдержанный званый обед.

Не склонен народ к укоризне:
окончился чай — не беда.

Была ты под стать нашей жизни,
тогдашняя наша еда.

Наверно, поэтому властно
на много запомнились лет
кисель тот отчаянно красный
и красный, как флаг, винегрет.