Работа любви

«Но мир во зле лежит», – говорится в Евангелии. И мы слишком явно видим это зло во всей истории человечества. Однако «царство Мое не от мира сего», – сказано там же. «Царствие Божье не там и не тут»… «Оно внутри вас»… «ищите Царствия Божия, и всё остальное приложится вам».

Выход из мирового зла – внутри. В той глубине, контакт с которой мы потеряли. В той глубине, где зла, – по словам Августина, – нет. Путешествие в эту глубину и есть метафизическое мужество. Подвижник – духовный путник – воин, который воюет в полном одиночестве, ищет вечное внутри временного, бессмертное внутри смертного. Путь его начинается в одиночестве.

Дивный остров Валаам,
Остров храмов, остров-храм.
На лесном зеленом всхолмье
Я учусь его безмолвью,
Одиночеству его —
Тайне Бога своего.
Моно, монастырь, монах —
Тот, затерянный в лесах,
Тот, кому нельзя отвлечься
Ни на миг от тайной встречи
Сердца с Богом, неба – с морем.
В нескончаемые зори
Здесь встречается в молчанье
Глаз с всецелым мирозданьем,
Все безмолвие земное
С внутреннею тишиною.

Но это не самоцель. Это путь к Единству. Настоящее единство только в глубине. Единение на поверхности – это толпы друг против друга. Надо уйти от толпы в одиночество, с поверхности в глубину, все глубже и глубже до того уровня, где глубина перестает быть только твоей. Путник делает великое открытие: последняя глубина у всех одна. У нас есть общая глубина. Это и значит, что у нас есть Бог. Не множество богов у каждой группы, каждой конфессии, а воистину Единый Бог, живущий в одной общей всем глубине.

Великие мистики открывают такую глубину и основывают религию. Но как быстро лукавое эго выводит из глубины на поверхность, к своему отдельному богу, собирающему «своих» против чужих! Если есть свой и чужой, если мы не чувствуем весь мир единым целым, мы остались на поверхности, во вражде, в том, что названо тьмой внешней.

Ливанский поэт XX в., христианский мистик Халиль Джебран оставил такую притчу:

Раз в сто лет в горах Ливана встречаются два человека: Иисус Назарянин и Иисус Христос. Они долго беседуют, но в конце Назарянин встает и говорит: «Нет, мы никогда не поймем друг друга».

В этой притче как бы столкнулись Церковь историческая и Церковь незримая – та подлинная Церковь, которая, может быть, и есть цель человечества. Это соборность. Единство. Это конец одиночества. Но приходят туда только через одиночество, когда каждый спускается один в свою собственную глубину и эта глубина оказывается единой для всех. Чтобы встретиться на этой Глубине, надо найти вход в нее внутри себя самого.

Мы живем в толпе, в потоке,
Нас несет водоворот.
А деревья одиноки,
Так же как и небосвод.
И течет, течет в просторе,
Глубока и широка,
Отражающая зори
Одинокая река.
Что в ее притихшем оке?
Кто глядит в речную гладь?
В мире только одинокий
Может Богу предстоять.
Нескончаем этот вечер,
Не погаснет свет вдали.
Сердце Бога – место встречи
Одиночеств всей земли.

Да, место встречи одиночеств – та глубина, всегда своя собственная, которая, однако, – не только твоя. Реки сливаются в море. На поверхности – множества и борьба. В глубине – тишина, мир, единство.

Иноверцы и единоверцы…
Кто кого в бесконечный борьбе?
Но молчи, одинокое сердце,
Бог откроется только тебе.

Может быть, первый в Библии пример метафизического мужества – рассказ об основателе монотеизма Аврааме. По Агаде, сборнику легенд, примыкающих к Библии, он звучит так: мальчик прислуживал в лавке своего отца, торговавшего съестным и разной мелочью, в том числе глиняными божками. Однажды мальчик, оставшись один, съел сметану и намазал губы божкам, сказав отцу, что они съели сметану. Отец выпорол его. Но если отец не верит, что боги могли съесть сметану, как можно верить в то, что они управляют миром? – решил мальчик.

Это был первый акт идолоборчества. Авраам ушел в пустыню, искать истинного Бога.

Никто не мог сказать ему, где Бог и кто Он. Авраам остался в пустыне в полном молчании. Был вечер. И в огромном небе над пустыней взошла большая прекрасная звезда. Сердце Авраама затрепетало, и он поклонился ей.

– Вот Бог мой, – сказал он. Но взошла Луна и затмила звезду.

– Вот Бог мой, – снова сказал Авраам.