Работа любви

Наш мир божественно прекрасен,
И завещал ему Творец —
Нет, не свободу, а согласье
Всех линий, красок и сердец.

Какая, Господи, свобода?

Ведь за волною вслед волна,
Как раб, не знающий исхода,
Опять бежать обречена.

Какая есть на свете воля,

Когда морской ревущий вал,
Когда бескрайний ветер в поле
Не знает, кто его послал?

Но в совершенстве горных линий

Нам на немых скрижалях дан
Несокрушаемой твердыней
Божественно прекрасный план.

И каждый луч, что в тучах брезжит,

Излом горы – как слом в судьбе,
Неотвратим и неизбежен
И неподвластен сам себе.

И надо нам искать вот эту

Неотвратимость, тот приказ,
Что был на свете раньше света,
Что был нам послан раньше нас.

Есть только лишь одна свобода

Для гор и вод и твари всей —
Закон незримой сверхприроды:
Согласье всех ее частей.

Всякая другая свобода остается мечтой, далекой от реальности, фантомом. И именно к такой фантомной свободе прорывался XX век. Свобода мечты, свобода утопии, свобода всем духам, таящимся в глубине. Жажда освобождать, еще не различая, кого именно мы освобождаем. Бутылка была закупорена. Ее надо откупорить и выпустить из нее джинна, что бы он ни принес с собой. Григорий Соломонович уже приводил стихотворение Брюсова, похожее на самопародию:

Хочу, чтоб всюду плавала
Свободная ладья.
И Господа, и дьявола
Хочу прославить я.

Но Брюсов отнюдь не самая замечательная личность начала века. И далеко не лучший из поэтов. Обратимся к Блоку. Поэт действительно великий и властитель дум своего времени. Он стал завоевывать публику, начиная с цикла стихов о Прекрасной Даме. Здесь он еще светлый рыцарь, идущий за Вл. Соловьевым. Он полностью зачарован им. Но Соловьев – человек глубокого духовного опыта. Блок захвачен Соловьевым, но собственный его опыт бесконечно меньше. Он только мечтает о том светлом мире, в котором Соловьев живет.

Стихи о Прекрасной Даме художественно слабые. Настоящий Блок начинается для меня с других сборников. В них почти всюду лирический герой – человек раздвоенный, расколотый на мечту и действительность, любящий свою мечту и чувствующий, что есть сила гораздо большая, чем мечта, что мечта бессильна; и все же он не может и не хочет отказаться от своей светлой мечты.

Он весь – дитя добра и света,
Он весь – свободы торжество, —

скажет он о себе самом в одном из последних своих стихотворений. Но как добраться к действительному, а не грезящемуся свету?

Он весь – свободы торжество… Но какой свободы?

В поэме «Соловьиный сад» есть как бы две свободы. Есть море, куда герой каждое утро спускается, погоняя осла, и подымается, нагрузив этого осла камнями для строительства. Он – рабочий. А по дороге к морю – соловьиный сад.

Вдоль прохладной дороги меж лилий
Однозвучно запели ручьи.
Сладкой песней своей оглушили,
Взяли душу мою соловьи…

Соловьиный сад, в котором смеется и поет девушка в белом платье; сад, где все благовонно и прекрасно, сад, обнесенный недоступной оградой, с которой свисают розы. И вот ограда расступилась, и он вошел в сад и утонул в наслаждении. Сколько времени так прошло, он не знает. Наверно очень много, но вот до него стал доноситься мерный звук прибоя. И морской прибой заглушил соловьиное пенье. Он вырвался из прекрасной мечты, вернулся к суровой Действительности. И там уже все оказалось другим:

И… с тропинки, протоптанной мною,
Там, где хижина прежде была,
Стал спускаться рабочий с киркою,
Погоняя чужого осла…

Две свободы столкнулись друг с другом. За видимостью рабства скрывалась другая свобода, свобода другим силам души. Эта свобода желаний сильнее, чем манящая мечта. И все-таки и она не вполне ЕГО свобода. Это свобода – отнюдь не самих светлых сил. Он не может оторваться ни от той, ни от другой.

Мечта и действительность никак не сошлись вместе, как не сошлись в реальности ангелическая девушка в белом платье и стихийная страстная сила – воспетая в Фаине и Снежной маске.