Когда я обратился в полицию, а «друзья» Баснер поставили ей Аронсона, то все должно было замкнуться на иностранце, давшем объяснение, что это его фамильная картина, принадлежавшая его бабушке.
Представьте себе, каких титанических усилий стоило ПРОЦЕССУАЛЬНО доказать, что в этой семье никогда не было никаких картин, что он не пересекал границу.
Что фальшивка могла быть изготовлена только с музейного эталона, что сам эталон подвергался непонятным вмешательствам!
Что в музее проводилось нелегальное фотографирование и т. д.
Представьте себе, что все выводы относительно музейной вещи удалось закрепить в судебных экспертизах. И все эти экспертизы радикально противоречили музейным официальным письмам, которые они писали в Минкульт.
Дав показания об Аронсоне, Баснер, когда ее задержали, оказалась их заложницей и была вынуждена держаться их до конца.
В результате получились отмеченные судьей в приговоре неустранимые противоречия, которые по закону были истолкованы в пользу обвиняемой.
Хотя можно было их истолковать и как преступный сговор. Это мнение прокуратуры и следствия.
Так вот, о Золотоносове. При первой и единственной нашей осмысленной встрече, когда я давал ему интервью, он мне сказал, что его совершенно не интересует событие преступления, а он заинтересован в том, чтобы вытащить Баснер.
Мой ответ, что Баснер сама по себе никого не интересует, а нужно лишь, чтобы она дала показания на тех персонажей, что принесли ей картину, его не очень устроил, потому что при таком раскладе Баснер все равно оказывалась на скамье подсудимых.
Я думаю, что его позиция продиктована примитивной структуризацией российского общества, разделенного на «наших» и «ненаших». Де-факто антропологическая «дуальная организация».
Для него коллективная идентичность группы, спаянной крепкими сверстническими, ценностными и даже органическими признаками, значительно выше каких-то мелких прегрешений одного из членов на стороне.
Не знаю, как в книге, но в статьях в самых ответственных местах он явно злоупотреблял местоимением «мы». Таким образом, угроза Баснер де-факто воспринималась как угроза целой группе, что теоретически действительно могло быть с учетом наших СМИ определенного толка. Меня эта перспектива тоже тревожила. Азадовский, который прекрасно знает всю историю с самого начала и с которым я перестал разговаривать после того, как он начал писать доносы депутату Вишневскому с целью повлиять на позицию «Новой газеты», сказал мне в начале истории, что даже если я прав, то мне лучше просто помолчать, потому что такие обвинения влекут за собой угрозу обвинений интеллигенции как группы.
Поверьте, что я много думал об этом и сознавал все последствия для себя. И все же — по долгом размышлении — я принял решение действовать так, как действовал.
Золотоносов называет меня лузером, наделяя это слово пейоративным содержанием, хотя, на мой взгляд, лучше проиграть отстаивая правду, чем выиграть играя за музейных воришек. Что может быть отвратительнее последнего?
Моя же позиция совершенно иная. Я человек довольно аутичный, и любой коллектив вызывает у меня страх и неприятие. Как ни странно, наиболее полно моя позиция выражена в телефонном комментарии, который я дал накоротке в день вынесения оправдательного приговора какой-то газете: http://www.mk.ru/culture/2016/05/17/postradavshiy-ot-iskusstvoveda-basner-ob-opravdatelnom-prigovore-poddelshhikov-prikryl-ugolovnik.html
Мне лень искать многочисленные цитаты из Золотоносова про то, как они все сидели и хохотали.
Хотя, вот цитата из ближайшей подруги Баснер госпожи Арской:
А вот и сам Золотоносов: