Работа над ошибками

Настенный календарь, с которого я оборвала листок, вежливо проинформировал меня, что сегодня суббота, 19 января 1991 года. Отлично, значит, в школу не идём и форма может висеть на плечиках до понедельника. Занятий на скрипке тоже не будет, ибо Азалии Эдуардовны уже нет в живых. Кто же был после неё? Я застыла, пытаясь вызвать в памяти имя следующей преподавательницы. В той, прошлой жизни после старушки больше никто меня не учил скрипке, потому что я отказалась от музыки. А теперь, когда я поменяла прошлое, у меня появилась Анна Петровна. Да, точно, Анна Петровна Демидова, то ли потомок, то ли однофамилица знаменитых промышленников. Я даже увидела её будто вживую: полную, статную, с высокой причёской, с массивными серьгами в ушах…

Занятия скрипкой у нас три раза в неделю, а в выходные Анна Петровна не принимает учеников, ибо проводит время с больной мамой и не менее больной бабушкой.

Лима деликатно коснулась мокрым носом моей руки. Я отмерла, погладила собаку по голове:

- Идём, идём, дай мне одеться, Лимуха!

Собака всё поняла, отряхнулась и с цокотом когтей по паркету пошла к двери. Нажимать на ручку она научилась давно и самостоятельно. Лима вообще была безумно умной, не сравнить со всеми остальными моими овчарками. Всему училась с полуслова, буквально с полувзгляда! И никогда не забывала.

Я напялила на себя свитер, джинсы, привычной рукой отдёрнула шторы. Ожидала увидеть снег, но увидела только грязную мокрую слякоть. Зато ничего с неба не падало, и это придало мне сил. Я быстренько закрутила волосы в хвост, в гульку, погладила футляр скрипки, проходя мимо, и вышла из комнаты в гостиную.

- Да не будет реформы, Надя! Они не решатся, понимаешь?

- Дима, я тебе говорю совершенно точно, - мама отпила глоток кофе и со звоном поставила чашку на блюдце. – Мне сказала Лидочка, а Лидочка сам знаешь, с кем встречается. Мне же не надо тебе объяснять! Так вот Лидочке её ухажёр сказал совершенно точно: на днях будет реформа.

- Лидочка встречается с Павловым? – ехидно спросил папа, отложив вилку и зажав нож в кулаке. На кончике ножа трепетал кусочек яичницы. Лима, сидевшая между родителями перед столом, гипнотизировала этот кусочек взглядом, чуть приоткрыв пасть. Были видны её меленькие нижние зубы – они почему-то показались мне такими трогательными…

- Доброе утро, родители, - сказала я весело, садясь за стол. Мама автоматически бросила мне:

- Иди умойся, Ляля. Нет, Дима, Лидочка встречается не с Павловым, но её ухажёр очень близок к аппарату. Но если ты не хочешь меня слушать, не слушай. Пожалуйста. Сам потом убедишься, что я была права.

По пути в ванную я машинально слушала и удивлялась, о чём они говорят. А потом меня словно током ударило. Реформа! Мы тогда потеряли очень много денег! И даже Валю пришлось уволить, потому что у нас не хватало доходов платить домработнице. Именно тогда Валечка и начала челночить. Именно из-за этого её и убили…

Поплескав в лицо холодной воды – мне внезапно стало очень жарко, - я вышла снова к столу и всё думала, думала, думала. Как же сказать папе? Ему надо обязательно сказать! Во-первых, деньги терять очень плохо. У папы сердце стало пошаливать после этой чёртовой реформы. А во-вторых… Валя. Надо спасти Валечку, она добрая, она очень добрая и вообще – почти член семьи!

- Реформа… - фырчал папа, кромсая яичницу на мелкие кусочки. Несколько всё же упали на пол, и Лима набросилась на них, как будто дома её не кормили мясом и кашей. – Аля, почему собака ест с пола?!

- Папочка, ты главное не волнуйся, пожалуйста, - быстро ответила я. – Пусть ест, не убудет. А мама права. Реформа будет. Кстати, уже на следующей неделе.

- Алевтина, ты опять вмешиваешься во взрослые разговоры! – строго буркнул он. – Ты забыла, что когда родители говорят, дети молчат?

- А я не могу молчать, - заявила храбро. Нет, тогда, в девяносто первом, я ещё была пай-девочкой, любимой и послушной доченькой. А теперь… Блин, мне сорок пять, я взрослая баба в теле подростка, имею право на собственное мнение! – Если ты послушаешь маму и меня, то наша семья избежит больших потрясений.

- Вот даже так? – удивился папа, отложил приборы и внимательно уставился на меня. – Что ж, Аля, излагай свою точку зрения.

Как просто… Я же не могу сказать, что проживаю всё это во второй раз! Или в третий… Запуталась. Но говорить надо. Мне дали слово.

- В общем, по-моему, двадцать второго числа будет реформа, и крупные купюры больше нигде не будут принимать.

- Глупо, - отрезал папа. – Это глупо. Что значит, не будут принимать? Это же не фальшивые деньги!

- Дима, ты зарплату получил вчера… Полтинниками, - побледнела мама. Я косо глянула на неё и добавила:

- А менять разрешат только тысячу. На нос.

- У нас же деньги на книжке… - заикнулся было папа, но я невежливо оборвала его:

- Снять можно будет по пятьсот рублей. На тот же нос. Пап, просто поверь мне. Делай, что хочешь, но сними всё сегодня. И в понедельник! Обменяй на доллары, купи машину, я не знаю… Мелочь засунь под матрас, если хочешь, но не сиди и не верь Павлову.