Работа над ошибками

В витрине лавчонки, среди свернутых кольцами канатов, канистр с топливом и навигационных карт, висела акварельная картина в рамке, пейзаж: желто-зеленый луг под ширью бледно-голубого неба с редкими пятнами белых облаков. Этот вид открывался к северо-западу от лодочной станции, в сторону от города – от зеленых куполов, от шпилей и башен цвета меда. Какое-то время я изучал картину, периодически поворачиваясь и сравнивая изображение с оригиналом. В картине обнаружились несоответствия – телеграфные провода, отсутствующая дымовая труба, деревья на месте крыш. Цвета были ненатуральные, анемичные – краски выцвели от времени и солнечных лучей, что неприятно подчеркивало плоскую безликость ландшафта. Угол и точка зрения тоже были не те; мольберт, должно быть, стоял недалеко, но не на том самом месте, где сейчас находился я. Мне захотелось зайти в лавочку, вынуть картину из витрины и отнести ее на то место у реки, с которого она была написана, чтобы понять, удалась ли художнику перспектива. Но я очень устал и проголодался, и у меня после избиения мистера Хатчинсона болела рука. Солнце скрылось за облаками, начался дождь. Я отошел от витрины и продолжил свой путь по тропинке вдоль реки.

К тому времени как я добрался до дороги, мои волосы и одежда стали влажными, а дневной свет заметно померк. Дорога вилась между скоплениями домов, поднимаясь к забитому машинами узкому шоссе. Купив на заправочной станции арахис, шоколадку и банку какого-то напитка, я прошел к небольшой площадке у обочины. Я стоял, вытянув большой палец, ел, пил и считал машины. Отец научил меня играть в дорожный крикет: легковушка – одна пробежка, фургон – четыре, автобусы и грузовики – по шесть пробежек каждый, а мотоцикл – воротца. Так, у дороги, под дождем, я играл в крикет, дожидаясь, пока кто-нибудь не согласится подбросить меня до Лондона.

Грегори Линн

Класс 3 – 3

Изобразительное искусство

Работы Грега поражают своей оригинальностью – у него есть природные способности к рисованию, он занимается этим с охотой, демонстрируя высокое художественное мастерство и чрезвычайно смелый подход к работе.

Энди Эндрюс

Рано или поздно, у моего дома обязательно появится полиция. Дверь им никто не откроет, они взломают ее и проведут тщательный обыск: перероют все комнаты, мою спальню. Найдут настенную таблицу, папки с делами, фотографии, картинки. Мои отпечатки, повсюду. Не найдут только меня, Грегори Линна, сироту, холостяка, с четырех с половиной лет единственного ребенка в семье. Того, кто ими разыскивается.

Когда меня наконец подобрал желтый фургон, я не сообщил водителю ничего такого, что позволило бы меня опознать: назвался именем Эндрю и не указал точного места назначения, сказал только, что мне нужно в Лондон. На подъезде к городу (с запада) водитель спросил, где меня высадить, и я ответил: да у любого метро. Было темно, все еще шел дождь. Мне хватало денег на метро и на автобус, шедший через реку, а оттуда я мог пешком дойти до места, где, как я надеялся, даже и в этот поздний час будет работать герой предпоследнего эпизода. Где когда-то, несколько лет назад, я и сам работал ассистентом художника.

Дженис учила меня делать красивые картины: надо нарисовать на половине листа какую-нибудь диковинную фигуру, и, пока краска еще мокрая, сложить листок и плотно прижать одну половинку к другой, а потом снова развернуть. Диковинная фигура удваивалась. Половинки были абсолютно идентичны, но вместе образовывали совершенно другую фигуру, симметричную – как два крыла. Дженис называла это «бабочкинское рисование». Мама разрешала нам развешивать рисунки в нашей комнате и на кухне или приклеивать их скотчем на дверцу холодильника. Рисовать нас отправляли во двор, там можно было пачкать сколько душе угодно. А в дождливые дни мы рисовали в нашей комнате; мама расстилала на ковре газету и старую простыню, а банку с водой и краски ставила на металлический поднос.