Работа над ошибками

Стою на тротуаре, вечером, под мелким дождем, в темноте. Смотрю сквозь ограду на красное кирпичное здание бывшей церкви. Витражное стекло почти не тронуто, над деревянными дверями на железных петлях – тусклое пятно в форме креста. Прямоугольник вывески: надпись «Фабрика искусств» разноцветными буквами, а под ней эмблема местного совета. Льющийся из окна первого этажа свет подсвечивает туманную дымку дождевых капель, на мгновение выхватывая из черноты висящие в воздухе кристаллики. Прошло столько лет, а я прекрасно помню внутреннее устройство здания: неф, разделенный на два этажа, в свою очередь, поделенные на студии; алтарь, где расположилась печатная мастерская и где сохранился богато украшенный запрестольный образ и престол с пластмассовым распятием; ризница, переделанная под фотолабораторию; захламленная комнатка, где, положив босые ноги на стол и прихлебывая кофе из кружки величиной с детское ведерко, сиживал, бывало, мистер Эндрюс. Где стоял его мольберт и хранились масляные, акриловые, акварельные краски. Где во время работы он, вставляя кассеты в пыльную магнитолу, на полную громкость включал Моцарта. Где мы беседовали. Где, на стене за его спиной, висел его портрет гуашью – лоскутное одеяло геометрических фигур, отдельные черты, собранные вместе вкривь и вкось, без всякого соблюдения пропорций. Картина была без подписи; раму, как и прочие плоские поверхности в комнате, украшали слюнптуры из засохших кривоватых комочков жеваной бумаги.

Я проработал там тринадцать месяцев. Потом, когда сократили бюджет службы организации досуга, еще полгода – добровольным помощником. Энди – мистер Эндрюс – говорил, что это безобразие, а я был готов работать с ним и бесплатно. Но тут вмешались социальные службы, и мне объяснили, что до тех пор, пока я столько времени провожу в культурном центре, «вопрос о моей трудовой занятости не может быть адекватно решен». Я принес портрет мистера Эндрюса к ним в контору и приложил к пуленепробиваемому стеклу. Холст, 120 х 80 см, деревянная рама. Человек за стеклом, должно быть, нажал на спрятанную под столом кнопку: по обе стороны от меня выросли, как из-под земли, два охранника в форме – белый и черный. Пока они выводили меня из здания, один все пытался отобрать у меня картину. Но я не дал, сказал, что прекрасненько донесу ее и сам.

Волосы у меня темные, почти черные. Но когда они, как сейчас, коротко обриты и сквозь них видна белая кожа головы, щетина кажется угольно-серой. Этим наблюдением я поделился со своим адвокатом, и тот в ответ не преминул заметить: то немногое время, которое у нас сегодня осталось, мы потратим с большей пользой, если займемся «делом мистера Эндрюса». Что ж, по крайней мере мне удалось его заинтересовать предпоследним эпизодом. Я чешу голову и смотрю, как на стол сыплются белые хлопья перхоти. Помощница взглядывает на меня поверх блокнота. На ее лице – смесь восхищения и легкого отвращения. Я улыбаюсь ей. И говорю:

Тюремный шампунь.

(Адвокат прочищает горло.) Грегори, ваша, э-э, встреча с мистером Эндрюсом…

Я интенсивно тру череп ладонью. Снегопад. Ничего, не сдохнут. В конце концов, им за это платят до хера и больше. Причем в час.