Работа над ошибками

Но, увы! Почти тут же потеряв равновесие, я растянулась в проходе. Над моей головой раздался смех. Мне даже смотреть не надо было. Сволочь Сидоров! Опять его шуточки! Взвившись на ноги, я изо всех сил толкнула его. Тимур, от неожиданности потеряв равновесие, уселся на парту. А я со всех ног кинулась к двери. Поздно! Вниманием новенького уже целиком и полностью завладела Мити́чкина. Глупо хихикая, она что-то ему объясняла, а он, улыбаясь, кивал головой, хотя мне, на его месте, было бы противно разговаривать с Мити́чкиной. Хуже Таньки никого в нашем классе нет. Я просто терпеть ее не могу. Хотя, как ни странно, некоторым она нравится. Например, Будке. Он просто от нее без ума. Впрочем, на то он и Будка. Но Мити́чкина его в упор не видит. То есть полностью игнорирует с самого первого класса. Когда их посадили за одну парту, мы все начали называть ее личной Ми́тичкиной Танькой.

Так вы представляете? Эта дура притащила в школу родителей и дедушку, который был тогда каким-то там академиком. С их помощью Танька добилась, чтобы учителя и ученики произносили ее фамилию с ударением на втором слоге. Вот так она превратилась в Мити́чкину. По-моему, жутко глупо.

Но если бы Танька была просто глупой — это еще ничего. Понимаете, как-то так получается, что она вечно становится у меня на пути, началось это еще в первом классе. Нас привели в буфет завтракать. А там в тот день давали мои любимые булочки с корицей. Посадили меня за стол рядом с Мити́чкиной. И она тут же (видите ли, случайно!) выплеснула на меня омерзительное молоко с пенкой. Представляете, какая гадость! Наша учительница тут же повела меня к раковине и помогла оттереть пенку с платья. А платье у меня было новое и очень красивое. Мама специально мне сшила его для утренника в честь восьмого марта. Естественно, мне стало обидно, что его испачкали.

Однако учительница все хорошо оттерла, и я, успокоившись, вернулась к столу. Вижу: Мити́чкина на месте, а вот булочки моей нет. Оказалось, Танька съела ее и уже дожевывает свою собственную. От обиды у меня сами собой брызнули из глаз слезы. А Танька спокойно так говорит:

— Значит, это твоя была булка? Я думала: просто на тарелке лишняя осталась.

Увидав, что я плачу, наша учительница разобралась, в чем дело, пошла к поварихам добывать мне новую булочку. Но, оказалось, их все уже съели, и мне принесли бутерброд с засохшим куском сыра. Потом учительница заставила меня это съесть, да еще запить омерзительным молоком с пенкой. А Мити́чкина сидела и, хихикая, наблюдала, как я давлюсь. Хотите верьте, хотите нет, но мне это даже сейчас вспоминать обидно. Она-то от пенки на своем молоке избавилась, да еще к тому же съела целых две булочки. А меня мало того, что лишили вкусного, так еще прочитали нотацию, что нехорошо капризничать. Может, капризничать и впрямь нехорошо, но почему же учительница не сказала Мити́чкиной, что еще хуже тырить чужие булочки?

А в третьем классе Танька сдула у меня контрольное изложение. Нас тогда на несколько дней посадили вместе, потому что Мити́чкина подралась с Будкой, а мой сосед болел. Вот мы и очутились за одной партой. Я писала, а Танька списывала. Только в результате мне поставили за изложение двойку, а ей пятерку. Потому что она исправила несколько моих ошибок, но мне ничего не сказала.

На следующем уроке по русскому учительница вызвала меня к доске и заявила:

— Вот вам, ребята, пример абсолютно глупого и бесполезного списывания.

Я прямо обалдела. А учительница продолжает:

— Адаскина, мало того, что ты слово в слово списала контрольное изложение у Мити́чкиной, так еще с грамматическими ошибками.

Класс заржал. В том числе и Мити́чкина. По-моему, она веселилась больше других. Учительница брезгливо протянула мне листок с изложением, под которым стояла жирная двойка красного цвета.

— Возьми и больше никогда так не делай, — с назидательным видом произнесла она. — А ты, — совсем другим тоном обратилась она к Мити́чкиной, — молодец. Очень хорошее изложение. Только в следующий раз не давай, пожалуйста, никому списывать. Конечно, я понимаю, что ты искренне хотела помочь подруге. Но в результате оказала Адаскиной медвежью услугу.

Со мной началась настоящая истерика. Я понимала: слезами горю не поможешь. Надо как-то доказать, что это мое изложение, а совсем не Мити́чкиной. Но ошибки-то у меня, и никто мне не поверит, что случилось все ровно наоборот. А учительница продолжала меня добивать:

— Нечего плакать, Адаскина. Лучше в следующий раз сама думай и как следует готовься к контрольным работам.

Услыхав это, я просто убежала из класса. А Агата еще у меня все время спрашивает, почему я не люблю Мити́чкину!