Ученик зачарованно следил за движениями рук Учителя. Задавать вопросов он не мог. Ему казалось, что все вопросы, которые приходят ему в голову, глупы и опозорят его. Ведь его главный вопрос звучал примерно так: «Учитель, а как это сделано?». Поэтому он молча присутствовал, стараясь не привлекать к себе внимания.
Вечером Ученик шел в свою мастерскую и с горечью рассматривал собственные скульптуры. Они обступали его, как жалкие подобия его самого. Ни мыслей в слепых глазах, ни верных пропорций, ни движения. Одна лишь невозможная попытка повторить неповторимое. Но Ученик не сдавался. Погоревав немного, он всякий раз снова брался за работу. Так повторялось день за днем.
Однажды произошло удивительное. Ученик, как всегда, молча наблюдал работу Учителя, и вдруг ему показалось, что Учитель ошибся. Ученик не поверил себе и продолжал наблюдать. Он ясно видел, что Учителю отказывают то ли рука, то ли глаз, то ли разум. Во всяком случае, новая работа смотрелась странно, и должного объяснения этому не было.
Ученик бежал из мастерской, как бегут с места преступления. Он был изумлен и подавлен одновременно. Он не понимал, что все это значит. Как ему быть? У кого теперь учиться?
Несколько дней он прожил взаперти, размышляя о произошедшем. Он не мог ни работать, ни видеть Учителя. Он не знал, кого он ненавидит и презирает больше: его — за несовершенство или себя — за неверный выбор. Еще через неделю он встал и из последних сил начал лепить. Он не размышлял, просто работал. Он работал много дней подряд, без еды и почти без сна. Он не знал, нравится ли ему то, что у него получается, правильно ли это. Главное, он не знал, похоже ли это на то, что делал Учитель, да это было и неважно.
Прошел год. Ученик вышел наверх из своей мастерской и направился в мастерскую Учителя. Учитель, как всегда, работал. Кажется, он даже не заметил отсутствия Ученика, как не замечал его присутствия. Ученик ошарашено смотрел на скульптуру, которая была почти закончена. Она была очень хороша. Но главное было не это, а то, что теперь Ученик понимал, как это сделано. «Спасибо, что позволяли смотреть, как вы работаете, Учитель» — тихо сказал Ученик, но Учитель не расслышал его.
Ученик вернулся к себе и спокойно принялся за работу. Он был так погружен в нее, что не сразу заметил, что в мастерской есть кто-то еще. Это был юноша, который поклонился, когда понял, что его видят.
— Вы позволите посмотреть на вашу работу? — еле слышно спросил он. Лучше, чем ничего
Олегу Немиринскому
Когда-то у меня была мама, но потом она растаяла в воздухе.
Пришел папа и сказал, что теперь у меня будет Новая мама. И показал на незнакомую женщину в переднике.
Я был удивлен. «Я не хочу новой мамы, — сказал я. Где та, что была всегда?» Папа пожал плечами и ушел по делам. Я попытался понять, что такое, когда той мамы, что была всегда, больше нет и не будет. Горя я не чувствовал. Руки хотели обнять маму и как будто тянулись к ней. Хотелось ухватить ее за палец, как обычно. Но мамы не было и руки как будто потеряли чувствительность. Я бы даже сказал, что они пропали совсем, если бы на их месте немедленно не выросли новые. Они чувствовали хуже, чем старые, но что есть, то есть. «Лучше, чем ничего» — подтвердил папа, глядя на новую маму. Новая мама стояла у плиты к нам спиной и помешивала что-то ложкой в кастрюле.
Потом я вырос и у меня даже была жена. Впрочем, недолго. Однажды она сказала, что теперь, пожалуй, у нее будет новый муж, а я могу уже идти. Я был растерян, но не расстроился. «Как же сын?» — спросил я. «У него теперь будет новый папа» — бросила жена и растаяла в воздухе. Я пытался понять, что я чувствую. У меня больше нет сына? Значит, я не смогу посадить его к себе на колени, как сажал всегда. Горя я не чувствовал, только в груди что-то сначала дернулось, а потом замерло и исчезло. И еще затекли колени. Как будто пропали совсем. Но потом на колени прыгнула кошка и я смирился: это, все же, лучше, чем ничего.
Дальше у меня были разные женщины. Они сменяли друг друга без серьезных причин. Одними был недоволен я, другие — мной. Я каждый раз не мог уследить, в какой момент очередная женщина растает в воздухе. Но не успевал я расстроиться, как появлялась новая, а это лучше, чем ничего. Конечно, у меня то и дело возникали разные неприятные ощущения в теле: то голова, то грудь, то руки и ноги — как будто переставали чувствовать, и потом возвращались назад гораздо хуже, чем были до того. Но горя я не чувствовал, а на ощущения привык не обращать внимания.
Однажды я сидел в кресле и смотрел в ночное окно. Вдруг у меня появилось странное чувство: как будто бы я не уверен, что я — это я. То есть, когда-то у меня был я, это я точно помнил. Отчетливее всего я помнил, как хотел обнять маму, которой не было. Я помню, что я хотел этого, и что этого хотел именно я. И что я тянул к ней свои, а не чужие руки. Я был уверен, что когда-то я у себя был. Но что от меня осталось?
«…Лучше, чем ничего» — услышал я откуда-то сверху папин голос. И тут же успокоился.