Работы разных лет: история литературы, критика, переводы

С каким восторгом сладострастья
Я жду губительного дня…

«К моей богине»

Забудь меня, я скоро сам
Забуду скорбь житья земного…

«Кинжал»

Эти стихи – решительный шаг на пути к формированию образа Веневитинова как романтического поэта, для которого, по слову Жуковского, «жизнь и поэзия одно», который живет так же, как пишет, – самозабвенно, порывисто, с презрением к ценностям обыденной жизни. Пророческие интонации в цикле любовных стихотворений – не литературный прием: многократно предсказанная ранняя кончина вскоре действительно настигает поэта. Более того, через столетие после смерти сбывается еще одно пророчество из стихотворения «К моему перстню»:

Века промчатся и, быть может,
Что кто-нибудь мой прах встревожит
И в нем тебя отроют вновь…

В 1930 г. была произведена эксгумация могилы Веневитинова, его прах перенесен в Новодевичий некрополь, а перстень пополнил экспозицию Гослитмузея.

В конце октября 1826 г. при въезде в Петербург Веневитинов был арестован вместе с сопровождавшими его Федором Хомяковым и К. А. Воше, бывшим библиотекарем графа И. С. Лаваля, в недавнем прошлом поручившего ему сопровождать свою дочь, кн. Е. И. Трубецкую, ехавшую в Сибирь вслед за мужем-декабристом. Арест, хотя недолгий, оказал неблагоприятное воздействие на здоровье Веневитинова и на его душевное состояние. Несколько месяцев, проведенных в Петербурге, были для Веневитинова сложным временем. Служебные дела складываются удачно, он получает место в канцелярии при Коллегии иностранных дел, увлекается Востоком, всерьез думает о дипломатической карьере в Персии. Веневитинов часто видится как с перебравшимися в столицу старыми московскими друзьями (кн. В. Ф. Одоевским, В. П. Титовым), так и с петербургскими литераторами (А. А. Дельвигом, И. И. Козловым). Петербуржцы относятся к Веневитинову с симпатией. Так, П. А. Плетнев позднее писал: «В продолжение зимы, которую здесь провел, он был самой занимательною новостью, украшением, милым гостем в каждом обществе, где только ценят или ум, или талант, или светский успех»[278].

Однако Веневитинову остро не хватает былых московских философских диалогов, встреч с семьей и, конечно, с З. Волконской. В последнем своем письме от 7 марта 1827 г. он пишет Погодину: «Последнее время меня тяготит сомнение в себе. ‹…› Я уже писал, что тоска замучила меня. Здесь, среди холодного, пустого и бездушного общества, я – один. Скорее бы отсюда, в Москву, к вам»[279]. Особые раздумья вызывают у Веневитинова его литературные опыты. 14 февраля он пишет брату: «Авось окончу в скором времени большое сочинение (роман “Владимир Паренский”, так и оставшийся незавершенным. – Д. Б.), которое решит: должен ли я следовать влечению к поэзии или побороть в себе эту страсть»[280].

Впрочем, к началу 1827 г. стихотворения Веневитинова получили достаточно широкое признание. По словам В. Ф. Одоевского, Веневитинов «ощущал часто в себе необходимость выражаться стихами, или лучше – каждую минуту жизни обращать в поэзию»[281]. Следуя традиционному романтическому принципу отождествления жизни и поэзии, Веневитинов тем не менее создает совершенно иной вариант романтической поэтики по сравнению с лирикой Жуковского, молодого Пушкина или Козлова. Герой стихотворений Веневитинова – философ, мыслитель, трезво анализирующий каждое движение своей души. Им владеет вовсе не томление, тяга к незримому и таинственному («Невыразимое подвластно ль выраженью?» – Жуковский). Герой Веневитинова переходит от неразрешимых вопросов к попыткам дать на них рационально обоснованный ответ. Так, в начале одного из самых известных стихотворений поэта лирический герой отмечает неудержимость исподволь овладевающего им творческого вдохновения:

Я чувствую, во мне горит
Святое пламя вдохновенья,
Но к темной цели дух парит…
Кто мне укажет путь спасенья?
Я вижу, жизнь передо мной
Кипит, как океан безбрежной…
Найду ли я утес надежной,
Где твердой обопрусь ногой?

Ответы на все эти вопросы утвердительны, для героя важно покинуть пределы «безбрежного океана» вдохновения, обрести дар простой и размеренной речи:

Когда ж минуты удивленья,
Как сон туманный пролетят,
И тайны вечного творенья
Ясней прочтет спокойный взгляд.